БЫЛ такой случай: один из столпов отечественной рентгенологии принес другу и коллеге снимки легких и попросил внимательно их проанализировать. Доктор долго и тщательно изучал их. Потом покачал головой и сказал печально: "Сам видишь, этому человеку уже ничем не поможешь - у него рак. Кстати, я его знаю?" - "Знаешь, - так же печально ответил посетитель, - это я..."

ТРАДИЦИЯ скрывать диагноз онкологического больного, как военную тайну, пошла из советской медицины. Свои резоны в этом были: знаешь ты, что у тебя рак или не знаешь, все равно лечить тебя будут как положено. Того же мнения придерживается и нынешний министр здравоохранения России Юрий ШЕВЧЕНКО. Сегодня единого подхода к вопросу о том, говорить ли правду, в России нет. Врачи долго, внимательно приглядываются к пациенту, прежде чем рискнут раскрыть хотя бы частично тайну его болезни. К сожалению, мы, пациенты, очень часто бываем не готовы принять правду о себе.

Почему наши онкологи стараются не сообщать больному раком его истинный диагноз? Потому, что боятся за больного - что он сойдет с ума, умрет от инфаркта, сляжет с клинической депрессией... Боятся - и правильно делают: правда для пациента онкологии может оказаться хуже метастазов. Если лечить раковые заболевания современная наука научилась, то предупредить самоубийство, возникшее на почве канцерофобии, пока не в ее власти.

Слово лечит и калечит

ЕЩЕ 20 лет назад рак был не диагнозом. Рак был приговором. От него умирали все и всегда, кроме редчайших случаев спонтанной ремиссии, описанной у Солженицына в "Раковом корпусе". Но лет 15 назад медики научились побеждать сперва рак кожи, потом рак молочной железы, потом детский лейкоз (рак крови)... С тех пор успехи онкологии можно сравнить разве что с прорывом в космос: сотни женщин после излечения рака матки родили здоровых детей. В России давно и успешно лечат рак щитовидной железы (последствия Чернобыля) даже на запущенных стадиях. Вообще, злокачественные новообразования на I и II стадиях излечиваются в 90% случаев с сохранением высокого качества жизни.

Эта оптимистическая информация вовсе не является какой-то тайной. Напротив, онкологи всячески распространяют и пропагандируют ее. Результат же зачастую получается обратным: больные охотно верят, что Иван Иванович умер от рака, а то, что Петр Петрович от него вылечился, пропускают мимо ушей. Таков парадокс общественного сознания: медицина ушла далеко вперед, а оно, это сознание, отстало минимум на 10 лет. И до сих пор считает любую форму рака неизлечимой и смертельной. В итоге - паралич воли, который делает больного не союзником врача, а союзником болезни.

Страшное известие действует почти на всех одинаково: у половины развивается глубокая депрессия. Человек пытается найти виноватого в том, что заболел именно он, - и находит. Реже винит себя, чаще - окружающих (почему я заболел, а они нет?). Потом наступает вторая фаза реакции. Отчаяние сменяется надеждой: человек либо не верит, что у него действительно рак, либо, напротив, страстно верит лечащему врачу, уповает на возможности современной медицины.

Каждому свое

В США от сокрытия точного диагноза онкологическим больным отказались в начале 50-х годов. Мнение врачей при этом если и учитывалось, то в самую последнюю очередь. Американцы, помешанные на защите собственных прав, руководствовались следующим соображением: пациент имеет право решать не потому, что его решение более разумно, а потому, что это его решение.

Как ведет себя онколог в Европе или США? Приглашает к себе пациента, причем иногда не одного, а с близкими родственниками, и говорит примерно следующее: "Не пугайтесь, господин хороший, у вас рак. Лучше всего немедленно сделать операцию, которая будет стоить столько-то. При этом ваша страховая компания сможет оплатить лишь две трети необходимой суммы. Есть другие схемы лечения: химиотерапия, лучевая терапия. Эти мероприятия обеспечат вам 10 лет качественной жизни и могут быть полностью покрыты вашей медицинской страховкой. Выбирайте..."

По сути, это разговор двух деловых людей - продавца и покупателя медицинских услуг. Пусть даже предмет сделки - здоровье и жизнь одного из них, переговоры проходят в деловой обстановке, без обмороков и заламываний рук. Как-то раз близки к обмороку были советские онкологи, которых западные коллеги пригласили на такую беседу врача с пациентом.

А если врач скроет истинный диагноз? Оказывается, и это не всегда во благо. Поверив в сладкую ложь, больной может успокоиться и отказаться от пребывания в онкологической клинике. Треть раковых больных в России сегодня так и поступает - отказывается от радикального лечения. В то же время представители наиделикатнейшей области онкологии - детской - настаивают на том, что их юным пациентам надо сообщать истинный диагноз. В этом случае, как с удивлением отметили сотрудники Онкологического научного центра им. Блохина, дети легче переносят тяжелое лечение и хорошо взаимодействуют с врачами.

Так делиться с пациентом врачебной тайной или не делиться? Нашим врачам лучше знать - на то они и наши врачи. Но жизнь сплошь и рядом выкидывает такие коленца, что не поможет никакой трактат по профессиональной этике. Как поступить врачу, который точно знает: пациенту поможет новый дорогой препарат? И столь же точно врачу известно: денег на это лекарство у больного нет. Где достать средства - вот главная врачебная тайна России конца ХХ века!

Редакция благодарит академика РАМН В. А. Чиссова, профессора С. Л. Дарьялову, докт. мед. наук И. Л. Халифа за предоставленную информацию.

Врачи практически любой специальности, в своей врачебной практике, сталкиваются с проблемой онкологической патологии. Победа над опухолью никогда не дается легко. Борьба с раком требует значительных усилий со стороны медицинских работников и невозможна без активного участия пациента в процессе лечения. Поэтому, вопрос о целесообразности информирования больного о наличии у него злокачественного новообразования крайне важен и требует однозначного решения.

К сожалению, в то время, когда «все прогрессивное человечество» уже давно и однозначно определилось с тактикой поведения врача по отношению к пациенту, при выявлении рака, и озабочено поиском эффективных путей исцеления недуга, на просторах бывшего СССР, по-прежнему наиглавнейшим принципом врачебной этики в онкологии считают умение скрыть правду от пациента. Перефразируя Шекспира:

«Знать или не знать?» = «Бороться или пассивно умирать?»

Корифеями отечественной деонтологии (деонтологии в онкологии ) принято считать академиков Н.Н. Блохина (на фото) и Н.Н. Петрова, которые в своих работах (вторая половина ХХ века) обосновали необходимость сокрытия от пациента диагноза рак. Считалось, что психическая травма, которую получает больной в «момент истины», настолько сильна, что может толкнуть человека на самоубийство или развивает в нем комплекс обреченности, отравляя жизнь.

В СССР существовала некая индустрия умелого сокрытия правдивого диагноза от пациента. Например, в больничных листах писали «Заболевание» вместо «Рак», на врачебных обходах пользовались латинским «Cancer», пациенту не сообщали результаты рентгенологического обследования и биопсий (или врали), не показывали медицинские документы о его состоянии здоровья.

Во время прохождения интернатуры мне довелось принимать участие в «психологическом» оперативном вмешательстве у пациента с 4 ст. рака ободочной кишки. Чтобы скрыть правду, хирурги, под общим наркозом, сделали лапаротомический разрез кожи передней брюшной стенки, без вскрытия брюшной полости, имитируя успешную операцию.

Было принято сообщать о диагнозе (разумеется, без согласия больного) его родственникам, на которых перекладывалась ответственность за дальнейшее развитие событий. Поскольку предполагалось, что больного, в любом случае, ждет смерть, неведение было «гуманнее». Михаил Булгаков, врач по образованию, в романе «Мастер и Маргарита» прекрасно описал возможное развитие событий, когда буфетчику из театра сообщили, что он умрет через 6 мес от рака печени.

Пациентам сообщали о раке только в случае их категорического отказа от лечения. Таким образом, в СССР онкобольные, как правило, умирали, не зная своего диагноза («счастливыми»), не успев привести в порядок свои дела, не попрощавшись с родственниками, не использовав всех шансов в борьбе за жизнь.

В 80-90 годы врачи на свой страх и риск стали чаще информировать пациентов о реальном диагнозе, поскольку новые методы лечения в онкологии (пересадка органов и тканей, химиотерапия, лучевая терапия и др.) дезавуировали обман. Появились попытки обосновать дифференцированный подход в зависимости от психотипа человека (сангвиникам можно знать, а флегматикам нет) и другая аргументация, которая позволяла обойти общепринятую доктрину.

Наконец, в 1991 г был принят Закон. Статья 31 «Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан» (действует с 1993 г) закрепляет право пациента знакомиться абсолютно со всей медицинской информацией касающейся его здоровья. В нем закреплены две основные гарантии прав пациента:

• Знать реальное состояние своего здоровья.


• Гарантированно быть уверенным в том, что врач не разгласит без согласия пациента информацию о состоянии его здоровья третьим лицам.

Отличный Закон! Принятые в нем нормы прекрасно работают в странах Западной Европы и США. Мы видим по ТВ и читаем в интернете, как с раком борются звезды Голливуда, становясь чуть ли не национальными героями, успешные бизнесмены и политики. Каждому пациенту там сообщают правду о состоянии его здоровья, и больной сам решает свою дальнейшую судьбу, выбирая наиболее оптимальную, с его точки зрения, клинику, врачей и даже метод лечения, или отказывается от борьбы, завершая свой земной путь. Другими словами, там реализован унифицированный подход ко всем пациентам за редким исключением (психические болезни и т.п.), что исключает возможность любых злоупотреблений.

А как у нас? У нас не то, что пациенты, а большинство врачей в глубинке даже не слышали об этом Законе. Многие интернет-ресурсы продолжают проповедовать сокрытие диагноза от больных, снабжая пациентов устаревшей информацией. Среди онкологов бытует мнение, что Закон, на самом деле, не обязывает, а разрешает им говорить пациентам правду. А если пациент не спросил, так и вовсе можно промолчать.

В учебнике для медицинских ВУЗов Ш.Х. Ганцева 2006 года издания читаем: «Использование на практике жестких позиций «сообщать - не сообщать» без учета желания пациента и конкретной ситуации недопустимо, и является лишь способом защиты врача в «щекотливой», психологически сложной ситуации, вызванными трудными вопросами больного и собственной некомпетентностью, нежели помощью в решении проблем пациента »?!

Другими словами, вместо четкого исполнения буквы Закона мы, как всегда, вводим человеческий фактор и создаем почву для злоупотреблений, а главное, лишаем пациентов права бороться за свою жизнь всеми возможными способами. Если Закон, по сути, возлагал ответственность за принятие решений на пациента, то такие суждения снимают ответственность со всех. Врач посчитал нецелесообразным информировать, а пациент не знал, но при этом имел возможность сделать пересадку органа, например, в Германии или США. И никто не виноват, что умер…

Кстати, в Украине (не знаю, как в России) определенные подвижки в информированности пациентов есть. С врачей требуют знакомить больных под роспись с результатами осмотра, диагнозом и планом лечения. Пока не везде и не всегда работает, но здравый смысл должен победить!

Анна Ушакова

Онкопсихолог, служба помощи онкологическим больным «Ясное утро».

Как поддержать человека, которому только что поставили диагноз?

В момент, когда человеку озвучили диагноз, важна поддержка и присутствие близкого рядом, поэтому первое, что надо сделать, - это выслушать. Но слушать надо искренне, а не формально. Главный посыл: «Я слышу тебя, я понимаю, что тебе страшно, я буду помогать». Возможно, надо просто посидеть рядом, обнять, вместе поплакать, если это уместно, - то есть разделить волнение, дать выговориться и не отрицать чувства человека.

Очень важно не заваливать советами: «я посмотрел в интернете», «мне друзья сказали», «надо срочно ехать в Германию» и так далее. Это может сильно раздражать, поэтому советы должны быть по запросу самого человека. Максимум, что можно сделать в этом смысле, - это предложить почитать что-то с формулировкой «если тебе будет интересно».

Человек должен чувствовать, что у него есть поддержка, что от него не отдаляются, не боятся заразиться через посуду, полотенце, одежду

Когда человек только узнает о диагнозе, у него появляется много дел, с которыми надо разбираться срочно: найти врача, препараты, место, где он, возможно, будет оперироваться. Он может пребывать в состоянии депрессии, и тогда ему может понадобиться помощь с тем, чтобы просто сходить купить еды. Но об этом нужно спросить, чтобы не оказывать медвежью услугу и не навязываться.

Что касается информации, ее надо брать только из проверенных источников. Есть много разных сайтов, уловок и заманок от людей, которые некомпетентны в этом. Например, целительство, гомеопатия и так далее.

Как правильно разговаривать с человеком, у которого онкология?

В каждой семье есть свои правила общения, поэтому многое зависит от ситуации. Я думаю, что начинать разговор надо с себя, рассказывая о своих ощущениях: «Я чувствую, что тебе тяжело. Могу ли я помочь?» Также надо стараться поддерживать те же отношения, что были до болезни. Человек должен чувствовать, что у него есть поддержка, что от него не отдаляются, не боятся заразиться через посуду, полотенце, одежду.

Как самому пережить болезнь близкого человека?

Практически каждый человек, чей родственник болен онкологией, сильно переживает. Часто он переживает даже больше, чем сам пациент, потому что тот находится в некотором вакууме.

Надо сразу посмотреть на ресурсы близких людей: если есть с кем поговорить, разделить ношу, это очень хорошо. Мы рассказываем родственникам, что в самолете просят надеть маску сначала на себя, а потом на человека, который сидит рядом. Если родственник, который ухаживает за больным, сам истощен, сам на грани нервного срыва, то никакой качественной помощи больному человеку он оказать не сможет. В общем, надо позволять себе немного отдыхать, отвлекаться, делиться чувствами с другим человеком.

Возможно, отказом от лечения человек хочет проверить, насколько он важен для родственников, боятся ли его потерять

Далее важна психологическая поддержка. Мы призываем звонить на линию поддержки, общаться с психологом, потому что сама по себе беседа терапевтична. Человек делится своей болью, сбрасывает эмоции - как в контейнер. Также родственник онкобольного может рассказать психологу о том, что действительно под запретом, - например, он злится на свою маму за то, что она болеет и умирает, и его это раздражает. В семье это неправильно поймут, а психолог дает безоценочное восприятие ситуации и полное принятие человека, которому нужна поддержка и опора. Также психолог может дать практические рекомендации по снижению уровня тревоги и страха.

Что делать, если человек с онкологией отказывается лечиться?

Такие случаи встречаются достаточно часто - многое зависит от психотипа человека и поддержки, которую ему оказывают. Если такое происходит, мы советуем родственникам слезно умолять больного продолжать лечение ради них, а также показывать, как они сильно его любят, как они хотят его видеть рядом с собой и бороться вместе.

Некоторые пациенты опускают руки, так как понимают, что лечение - это долгий путь и на этом пути будет много всего. Возможно, отказом от лечения человек хочет проверить, насколько он важен для родственников, боятся ли его потерять. В таком случае надо обратиться ко всем своим душевным качествам и показать ценность человека ему самому.

За словами «я скоро умру» всегда стоят какие-то еще слова, которые человек хотел бы вам сказать

Также надо разобраться, что за этим стоит, - возможно, это мифы и страхи. Как правило, у пациентов есть печальный опыт смерти близких при схожих обстоятельствах, и это следует бережно проговаривать, доносить информацию, направленную на снижение этих страхов. Здесь важна консультация психолога, который поможет посмотреть на ситуацию с разных сторон и поработать с теми страхами, которые мешают обрести уверенность в своих силах и в лечении.

Но все-таки жизнь человека в его руках, и выбор остается всегда за ним. Мы можем долго просить и умолять, но если человек принял такое решение, мы должны искренне выслушать его и постараться понять. В этом случае придется оставить долю ответственности на самом пациенте.

Как говорить о смерти?

Тема смерти табуируется очень часто. Это тонкий, интимный момент. Говорить о смерти нигде не учат, и многое зависит от того, как это проживалось в семье, когда умирали старшие родственники.

За словами «я скоро умру» всегда стоят какие-то еще слова, которые человек хотел бы вам сказать. Может, он хочет о чем-то попросить - например, помочь ему сделать что-то незавершенное. Очень важно выслушать человека и понять, что на самом деле он хочет донести. Возможно, он мечтает просто поехать на море и посмотреть, как летают чайки. Так сделайте это! Ведите диалог и не закрывайтесь. Это очень важно.

В настоящее время облегчение только соматических проявлений злокачественного заболевания считается неадекватной онкологической помощью. Этот взгляд подкреплен хорошо установленным фактом, что соматические и психологические симптомы взаимосвязаны между собой и устранить их значительно легче благодаря комплексному подходу к лечению онкологического заболевания.

Все возрастающий объем литературы свидетельствует о том, что целенаправленная психологическая поддержка улучшает не только качество жизни онкологических больных, закончивших лечение, но и функцию нейроэндокринной и иммунной систем, что препятствует рецидивированию основного заболевания. Если эффективность такого дополнительного и недорогого подхода к лечению будет доказана, он существенно улучшит не только медицинскую помощь больным, но и качество их жизни, а также выживаемость.

Выявление онкологического заболевания оказывает существенное влияние на пациентку и членов ее семьи, затрагивая практически все стороны их жизни. Поэтому эффективное ведение таких больных диктует необходимость решения всех обусловленных заболеванием проблем. Для достижения доверительных отношений с врачом, оценки влияния болезни и лечения на психосоциальное и духовное самочувствие, а также организации оптимального ухода за больной и ее семьей требуются усилия группы профессионалов.

Возможно, самым важным средством заботы о больной и ее семье остается эффективное общение. Сообщение информации о диагнозе, прогнозе, риске и пользе лечения, прогрессировании заболевания - это сложная и неизбежная врачебная обязанность. Необходим опыт, чувство сострадания и умение сопереживать, чтобы сообщить неприятную информацию и ответить на вопросы. К сожалению, до настоящего времени приобретение этих навыков не предусмотрено при обучении студентов и врачей, несмотря на то что многие авторитетные медицинские учреждения и общества, например ASCO, ACS, NCI и др., требуют проявлять мастерство и активное внимание при общении с пациентами с прогрессирующими онкологическими заболеваниями.

Отсутствие курса паллиативной медицины в программах обучения врача оставляет пробел в знании этих навыков.

Выявление симптомов прогрессирования злокачественной опухоли часто бывает причиной смены лечения и поднимает вопрос о новых проблемах и пожеланиях больной и ее семьи. Сообщение неприятной информации - это сложная и эмоционально тяжелая для врача задача. Тщательное взвешивание и способ подачи этой информации чрезвычайно важны, т. к. этот фактор формирует субъективное отношение больной к врачу, мнение о степени его участия в поддержке и заботе о пациентке.

Реакция больной на информацию часто зависит от:
1) правильности ее подачи;
2) того, насколько врач, сообщающий эту информацию, авторитетен для больной.

Несмотря на то что желания зависят от конкретного индивидуума, большинство (80 %) больных хотят знать диагноз, шансы на выздоровление и побочные эффекты лечения. Важно предоставлять только тот объем информации, который пациентка способна воспринять за один раз. Как правило, больные с распространенными новообразованиями, пожилые женщины и лица с низким социально-экономическим статусом не желают много знать о своем заболевании и перекладывают решение дальнейших вопросов на плечи врача и/или родственников. В большинстве случаев больные предпочитают узнать диагноз от своего лечащего врача.

При сообщении неприятной информации важно создать доверительность и, по возможности, обнадежить больную. Несмотря на чуткое и результативное общение, в большинстве случаев у больных все-таки остаются вопросы об их состоянии, касающиеся физического, социального, психологического и духовного статуса. Необходимо сохранять открытое общение и постепенно решать эти вопросы в процессе лечения, пользуясь поддержкой других членов команды. Чрезмерное усердие в вопросах сохранения надежды может привести к ложному оптимизму и меньшей открытости через какое-то время. Такой подход не позволит больным научиться совладать с болезнью и разрушит надежду.

Если врач хочет придать сил больной, от него не требуется быть неискренним; наоборот, следует сказать всю правду, но постепенно, причем в ситуации, когда больная обеспечена достаточной поддержкой. Для лучшего восприятия информацию можно повторить несколько раз, но выдавать се порциями. Следует поощрять и помогать больной в приобретении навыков, позволяющих справляться с заболеванием психологически. Такая тактика в любом случае сохранит надежду у больной. Например, если врача спрашивают: «Доктор, я знаю, что умираю, но ведь может случиться чудо?», то ответ должен быть: «Да, это возможно».

Это означает, что пациентка поняла ту информацию, которую ей предоставили, но показала, что готова преодолевать боль и отчаяние. Однако больные редко говорят о неизбежной смерти; чаще они спрашивают: «Есть ли еще надежда?». В этом случае врач способен придать сил, рассказав об исчерпывающем плане лечения и ухода за больной, благодаря которому она может с достаточным на то оптимизмом надеяться на качественную жизнь.

Важно помнить, что чрезмерно настойчивая попытка врача убедить пациентку в вероятности полного выздоровления может нанести вред ее представлению о своем заболевании и испортить между ними отношения, которые должны сохраняться на хорошем уровне в течение всего паллиативного лечения или будущего ухода. Таким образом, можно сохранить у больной надежду с помощью искреннего, но осторожного оптимизма, сострадания и понимания той уязвимости, которая свойственна всем пациентам с онкологическими заболеваниями.

Для сообщения неприятной информации важно время. В том, какую именно часть информации нужно сообщить больной, заключается искусство врача. Иногда соблюдение баланса между искренностью и желанием вселить надежду представляется невозможным, особенно если переносить свои собственные опасения на больных и предполагать, что они потеряют надежду. На самом деле надежда - это врожденное свойство, которое редко исчезает при открытом и сочувственном обсуждении прогноза и лечения.

Когда уже не остается никаких вариантов для проведения эффективной XT, существует большое количество паллиативных методов, с помощью которых можно достичь заметных терапевтических результатов, сохранив надежду больной на улучшение, не допуская мыслей о беспомощности. Больным полезно вселять такой оптимизм, особенно перед лицом неутешительного прогноза. При прогрессировании заболевания может вновь появиться чувство беспомощности, вызванное невозможностью остановить болезнь и страхом смерти. На этом этапе врач может прямо признать страх и горе пациентки и выразить собственное отношение к смерти. К сожалению, довольно часто врачи и другой медицинский персонал все меньше и меньше проводят времени с больными при прогрессировании заболевания.

Предположительно это происходит из-за того, что медицинские работники, столкнувшись с неизбежностью смерти, чувствуют свою беспомощность, а возможно, даже боятся ее. Многие врачи не в состоянии понять важность сострадания и активного паллиативного лечения. На самом деле активное участие в лечении симптомов и умение выслушивать жалобы с чувством сострадания успокаивают больную и предоставляют возможность задавать вопросы, которые помогут ей реально планировать будущее, формируя чувство контроля над болезнью.

И хотя большинство больных осознают приближающуюся смерть и прямо говорят об этом, они все равно сохраняют надежду. должен поддерживать и укреплять надежду больного, но при этом не давать ложных или неискренних обещаний. В одном исследовании были изучены пожелания и поведение умирающих больных со злокачественными опухолями женских половых органов; показано, что только 5 % из 108 больных прекратят борьбу за жизнь после получения информации о неблагоприятном прогнозе и бессмысленности дальнейшего лечения.

21.10.2015

Беседа с хирургом онкологического отделения Татьяной Хоробрых

Московский государственный медицинский университет имени И.М. Сеченова. Рабочий кабинет хирурга-онколога высшей категории, профессора и доктора медицинских наук Татьяны Витальевны Хоробрых, автора двух патентов, 120 научных работ, соавтора двух монографий… Пока ждал доктора, была возможность немного изучить обстановку. Рентгеновские снимки, дипломы. В шкафу рядом с «Атласом анатомии человека» икона святого Иоанна Крестителя и святителя Алексия, митрополита Московского. Здесь же книга святителя Луки «Я полюбил страдание». На стене, рядом со столом, большое Распятие. На рабочем столе профессора – Евангелие и Псалтырь. Сразу видно, что это кабинет человека верующего.

Начинаем разговор, но беседа всё время прерывается: у Татьяны Витальевны постоянно звонит телефон, в кабинет заходят врачи, пациенты. Слышу немного знакомые слова: аппендицит, абсцесс, гнойная операция… Татьяна Витальевна смотрит одно из заключений. «Нам нужен нормальный ультразвук с утра, – говорит она. – Больная полная?» «Нет», – отвечает коллега-врач. – «Это плохо». Обычный рабочий день врача. И темы, о которых мы говорим, обычные для него: о людях и болезни, о смерти и страхах, с ней связанных… А еще о вреде энергетиков, пользе поста, правильном питании и многом другом.

«Мы стараемся, чтобы больной максимально дольше жил по-человечески»

– Врач и пациент, как правило, впервые знакомятся на приеме, когда болезнь дает о себе знать. Все люди разные. Как они реагируют на диагноз, тем более такой, как рак?

– Есть классические стадии. Сначала полное отрицание болезни – особенно к этому склонны молодые социально адаптированные люди. Потом ужас. Человек, с одной стороны, начинает моментально готовиться к смерти, пытается судорожно устроить свои дела. А с другой – хватается за любую соломинку, которая, как ему кажется, поможет выкарабкаться. Причем иногда он думает, что за деньги ему помогут получить максимально эффективную помощь в одну минуту.

– А врач обязан сообщить больному, что у него рак?

– Прежде психику больного щадили. Никто и никогда больному про рак в лоб не говорил. Врачи прекрасно понимали, что человек, узнав, может и в окно выйти. Сейчас мы должны действовать по западной схеме и сообщать больному, что с ним, – к этому нас обязывает законодательство. Но всё равно мы стараемся от больного диагноз по возможности скрыть, в основном сообщаем родственникам. Когда говоришь человеку, что у него рак, получается, что ты перекладываешь груз ответственности за него, больного, которого ты берешься оперировать перед Богом, на него самого.

– А вспоминают люди, узнав про рак, о Боге?

– Вспоминают, что когда-то были крещены. Все же понимают, что мы можем просить только в одном месте.

Заходит еще один человек. Высокий, худой. Разговор прерывается. Татьяна Витальевна достаточно долго беседует с ним об особом прогностическом значении рентгенологического исследования. Что это такое – для меня тайна. Когда мужчина уходит из кабинета, Татьяна Витальевна поясняет:

– Человек живет, работает. Он уже понимает свой диагноз и не боится. Прекрасно осведомлен о том, что происходит. И знает, что мы боремся за каждый день его жизни – причем нормальной жизни. Ведь можно вполне обоснованно назначить такую химию, что он будет помирать от нее в жесточайших муках, а это никому не надо.

– У него рак желудка?

– Да. Неоперабельный.

– То есть он, несмотря на лечение, всё равно умрет?

– Да. Но мы все когда-нибудь умрем.

– Конечно. Но этот человек знает, что умрет в обозримом будущем.

– Ничего он не знает. В обозримом будущем он определенные вещи принял, но мы же не сказали ему с совершенной точностью, что он умрет, допустим, завтра или через неделю. Так не делается. А самое главное – у него есть надежда, что мы ему в состоянии помочь. А душа ведь бессмертна.

Я видела, как умирали опытнейшие хирурги, и никто из них никогда не верил до последнего, что он умрет. Когда человек говорит, что умереть хочет, то это значит, что он просто устал мучиться. Если он не мучается, если ему не больно, то он ходит и, например, командует посадкой петрушки на огороде.

Мы боремся за то, чтобы больной максимально дольше жил по-человечески.

– Некоторые врачи советуют подопечным полюбить свою болезнь, подружиться с ней. Как же правильно относиться к болезни?

– Не знаю, какой смысл любить ее. Это что-то нехорошее. Да, святые отцы говорили, что болезнь нужно принимать как посланное от Бога испытание. Преподобный Паисий Святогорец воспринимал ее как благодать. Но, с другой стороны, Господь ведь исцелял. Он не оставлял человека. Мы поставлены лечить людей, и поставлены от Господа – Лекаря.

Другое дело, что болезнь всегда заставляет человека вспомнить, что он крещен. Примеров тому множество. А мы и молитвы раздаем, литература соответствующая у нас есть. Принесешь кипу книжек и брошюр – за месяц они потихоньку расходятся. Люди открывают для себя то, что в другой ситуации бы никогда не открыли.

Любить болезнь? Мы жизнь любим. Только жизнь должна быть нормальной с христианской точки зрения

Любить болезнь? Мы жизнь любим. Только жизнь должна быть нормальной с христианской точки зрения, она должна быть полноценной.

А болезнь со смирением, конечно, надо принимать.

«Люди крестились прямо на каталках перед операционной»

– У вас в кабинете много вещей, по которым видно, что вы религиозный человек. Не так часто можно встретить верующего врача вашего уровня.

– Это неправда. Много верующих. Большинство пациентов старшего поколения все-таки были крещены Просто они невоцерковленные люди. Помните, как у Гарина-Михайловского сказано об этом: животный атеизм, как у кошки или собаки. Этим людям обычно достаточно совета, многие с удовольствием идут в больничный храм перед операцией, иногда впервые в жизни.

– Воцерковляться начинают, когда горе какое-то обрушивается?

– Да, нужно, чтобы пнули очень сильно, чтобы горе какое-то пришло. Тогда человек плюет на всеобщее мнение и идет в Церковь. А до этого сопливая интеллигентская гордыня диктовала неприятие обрядов.

На самом деле среди крупных хирургов очень мало отпетых циников, потому что чужую жизнь невозможно нести на своих плечах. Это непосильно для человека. Поэтому-то люди часто уходят из большой хирургии – уходят из той ситуации, когда они должны на себя лично брать ответственность за человеческую жизнь. Идут заниматься всякой мелочью.

– Мне рассказывали, что вы пациентов иногда мажете церковным маслом. Вы как-то объясняете неверующим людям смысл этого?

Я каждое утро всех оперированных и всех перед операцией помазываю освященным маслом

– Все всё понимают. И я не иногда, а каждое утро всех оперированных и перед операцией помазываю маслом.

– Всех? И даже мусульман и иудеев?

– Всех! Больные просят обязательно помазать. И если перед операцией, то потом оказывается, что в то время, когда их оперировали, они в интересных местах бывали. Так и говорят: «Я был у Гроба Господня», например. Были пациенты, которые клялись, что видели Божию Матерь.

– А как настроить пациента, который испытывает страх перед операцией? Ведь это большой стресс для некоторых.

– Для всех! Не может человек не бояться! Это нормально. А как настроить? Надо молиться.

– Но не все, вероятно, могут молиться?

– Все могут. Хорошо получается.

А воцерковленному человеку нужно взять благословение на операцию, причаститься, собороваться. Мы часто батюшку сюда зовем. На моей памяти трех больных крестили буквально уже на каталке. Народ, когда оказывается на грани жизни и смерти, к Богу поворачивается. И очень многим людям в этот момент многое открывается. Потом кто-то забывает, а многие в храм идут. Честно идут.

– К слову о храме. В вашем институте действует храм. Насколько важен он для больных и врачей?

– Очень важен! Сначала ведь был возрожден храм святого Димитрия Прилуцкого: он был меньше, его проще было привести в порядок. Потом уже главный храм нашего Клинического городка – церковь архистратига Михаила. Надо признаться, что когда батюшки в воскресенье там бывают, они чувствуют, что это место намоленное. Потому и народ сюда идет.

Медицина в вечном стрессе

– Вы специалист по заболеваниям органов желудочно-кишечного тракта. Известно, что все болезни от нервов. А как влияет стресс и депрессия на работу желудка?

– Образуются язвы. Это самый типичный вариант язвенной болезни. Профессор Владимир Михайлович Лобанков, сейчас преподающий в Псковском медицинском институте, в своей докторской диссертации, над которой он работал в Белоруссии, утверждает, что Чернобыльская АЭС для Белоруссии в плане всплеска прободных язв была ничто по сравнению с 1990 годами – тогда был всплеск, связанный с тем кошмаром, который творился на всем постсоюзном пространстве.

– Как врач и православный человек, посоветуйте, как не допускать стрессов и как их преодолевать.

– Если давать чисто профессиональный совет, то делать, как вся Америка делает: пить успокоительное. А у человека православного есть замечательное лекарство. Мы все хорошо его знаем, не стоит изобретать что-то новое.

– А как преодолеть страх тем людям, которые врачей боятся и не ходят в поликлиники до последнего, пока совсем невмоготу станет?

Люди не врачей боятся – они боятся узнать, что больны, и государственное здравоохранение им не поможет

– Эти люди не врачей боятся. А в поликлиники не ходят из-за очередей.

– Сейчас ведь официально сообщают, что очередей в поликлиниках нет.

– Нет в платных клиниках. Таких клиник сейчас много. В них нет очереди и улыбающиеся доктора. А люди думают, что если они заплатят много денег и на двери висит много красивых табличек, то эти деньги защитят их от непрофессионализма. Но непрофессионализм связан не с низкой профессиональной квалификацией врача этих структур, а с тем, что в них, как правило, оказывается только амбулаторная помощь. Я тоже могу работать и в ЦРБ, и в такой платной клинике, рецепты выписывать, отправлять больного к коллеге, чтобы там с него еще за что-то деньги содрали. Но я профессор факультетской хирургии, человек, который занимается обширными операциями на органах брюшной полости, – и я буду в этом плане совершенно не востребована. Потому что, чтобы я работала, мне нужна реанимация, мощная диагностическая служба, то есть колоссальное количество всего. В платной клинике это нерентабельно. А районные поликлиники сейчас разрушают. Это только со стороны кажется, что реформа нашего здравоохранения, оптимизация здравоохранения его укрепляет. Идет развал. Сколько тысяч врачей по России «оптимизировали»! По-моему, в войну такого не было.

И еще о страхе. Сейчас люди не столько боятся, сколько просто понимают, что им никто никаких социальных гарантий по сути не предоставит. Государство перестало о своем населении реально заботиться.

А врачи… Они подчас поставлены в такие жесткие рамки… Вот мне говорят, что я не могу обследовать больного здесь, в институте, – это дорого для государства, если он тут долго лежит до операции. Хорошо, я могу обследовать как угодно и где угодно, но я не могу оперировать «с колес».

Другая проблема: доктор московской поликлиники, если он ко мне отправит больного на консультацию, может лишиться работы. Потому что уйдут деньги из поликлиники. Не думают о больных, думают только о деньгах. И вот, чтобы поликлиника получала деньги, она будет до последнего держать больного у себя.

На самом деле отечественную медицину дотла, до основания добивают. Но это политика, это не касается медицины. Это один из элементов геноцида собственного народа.

– Хотелось бы уточнить: если москвич заболеет, он к вам не попадет?

– Если он придет своими ногами, то, пожалуйста, ради Бога. Но поликлиника его к нам ни с одним заболеванием не отправит.

Это передел финансовых потоков, это совершенно страшная система.

Той системы, которая была в советское время, когда, если больному не могли помочь на месте, его отправляли в федеральный центр, сейчас нет. Люди привязаны к полису, полис, то есть деньги, – сейчас главное. И это ужасно.

Мы постоянно пытаемся переложить здравоохранение на плечи людей. А как тяжелобольному из своего кармана платить! А ведь большая хирургия, вообще медицина тяжелых болезней, на сегодняшний день ни в одной стране мира не доступна большинству населения, кроме самой рафинированной, самой богатой верхушки. Поэтому онкология, даже в Америке, – это государственная программа. Диабет – это государственная программа. Все тяжелые болезни – это государственные программы. Должны быть.

Пока мы, врачи, не предаем свою профессию, Господь нас хранит

А у нас… Только и слышишь о трудностях финансирования и необходимости зарабатывать деньги. Но мы работаем. И я твердо знаю, что пока мы не предаем свою профессию, нас Господь хранит. Либо вовремя прибирает, увы!

Поститесь постом… здоровым!

– Скоро начнется Рождественский пост, потому хотелось бы спросить вас как профессионала: как влияет на работу организма пост? Существует мнение, что пост приводит к дефициту каких-то необходимых нам веществ. – Действительно, возможен жесточайший белковый дефицит у тех, кто постоянно строго ограничивает себя в пище животного происхождения. Мы лечили многих монашествующих и сталкивались с этим. Но ведь человек жив не только пищей физической. Пища духовная гораздо важнее. Есть Причастие, есть молитва. И мы знаем, какие чудеса возможны. Святые действительно на одном сухаре жили. Но! Это святые. А мы? У нас одна гордыня. Как мы подходим к посту? Я мясо не ем, я животного белка не ем, хоть застрелите меня. Но при этом я буду постные пряники есть мешками и картошку тазами, так что будет во мне 120 кг жира. Это разве прибавит здоровья? Ведь сразу появятся диабет, гипертония, колени отвалятся…

– В прямом смысле колени отвалятся?

– Нет, конечно, но будут тяжелые дистрофические изменения тазобедренных и коленных суставов. Обычное дело при избыточном весе. Народ формально пост соблюдает, так что скажу, простите: уж лучше бы всё ели. А то ублажают свой организм сладостями, канонически не оговоренными.

Пост в чем-то другом должен заключаться.

А если кому-то нужны какие-то послабления, то воцерковленным человеком все проблемы спокойно решаются у духовника.

Отдай фастфуд врагу!

– Мы сегодня все куда-то зачем-то спешим. Все делаем на бегу. И едим уже тоже. Для многих фастфуд – чуть ли не единственная пища…

– Это ужасно. И это уже привычка. Такое вот наблюдение: на днях поехали по нашим надобностям в торговый центр, зашли в Ресторанный дворик. В одном месте блины пекут – вкусные. Туда стоят один-два человека. Рядом прямо при тебе жарят какие-то плюшки – стоят один-два человека. Морс настоящий продают – один-два человека. И вот точка известного фастфуда – и там бесконечная очередь, и только потому, что всё на три копейки дешевле!

Фастфуд – это путь ко всем ракам пищеварительной системы

А фастфуд – это путь ко всем ракам пищеварительной системы. Это дорога к ожирению, прямая дорога. Хуже ничего быть не может.

Но ведь сейчас выяснилось, что и ряженка у нас на пальмовом масле, и другие молочные продукты – на пальмовом масле, которое было придумано для технических целей, а не для того, чтобы эти канцерогены люди ели. Государственный контроль за продуктами питания утрачен или продан!

Утрачена и наша гигиена русская. А начиналась она с детства. Да вот пример – уже со школьной парты!

– Со школьной парты? Что вы имеете в виду?

– Наша школьная парта, которую помнят еще те, кому сейчас 50 лет, на Всемирной выставке в Париже получила первую премию. Где вы ее сейчас увидите? А правильная школьная парта – это здоровый позвоночник.

– Сердобольные родители, бабушки любят закармливать своих детей и внуков. Расхожая ведь фраза: «Пока всё не съешь, из-за стола не выйдешь». Выходит, что малыши уже с детства приучаются передать?

– Приучаются. Люди не могут уже сдерживать себя в еде. Соблазнов много. А в детстве, я помню, мы из Измайлова ездили на Пироговку, так по дороге нам встречалась одна единственная булочная. И мы, если успевали, покупали один батон хлеба. А сейчас? Население потолстело на сколько килограмм?

А помните, отец Тихон (Шевкунов) рассказывал, что его поразило, когда он впервые вышел в мир из Псково-Печерского монастыря? Что бежит народ и на ходу жует. А такого быть не должно. Пища – это дар Божий, и ее нужно принимать соответствующим образом.

– А как воцерковленному человеку относиться к фастфуду?

Пища – дар Божий, и ее нужно принимать соответствующим образом, а не на ходу и в спешке

– Фастфуд – это быстрая еда, на ходу, в спешке. А как воцерковленному есть без благодарения Богу? Вот и ответ на ваш вопрос.

Чтобы дух был в здоровом теле

– Известно, что печень имеет одно уникальное свойство – восстанавливаться. Многие употребляют алкоголь, будучи уверенным, что печень всё стерпит. Когда печень перестает терпеть?

– Она на самом деле очень быстро перестает терпеть, просто она не жалуется до последнего.

А алкоголь – это кумулятивный нейротропный яд. И он потихонечку накапливается, накапливается. А потом… Сами знаете, что потом.

– Как влияет нездоровье родительского организма на детей? Многие ведь детей любят, тем не менее…

– Тем не менее! Любовь к будущему ребенку у наших матерей часто проявляется в том, что накануне беременности они прокурили легкие, пропили свою печень, набрали из банкового пива и всех этих «отверток» тех веществ, которые обладают колоссальным токсическим тератогенным действием. Приобрели благодаря смене нескольких половых партнеров несколько неспецифических, но передающихся половым путем заболеваний, и всё это вместе они в одном флаконе дарят любимому ребенку.

Кстати, несколько половых партнеров – это почти запрограммированная вероятность того, что есть уже какая-нибудь инфекция в половых путях. Куда она денется?

– Но ведь многие себя успокаивают, что всё нормально.

– Да-да-да! Ну будьте же вы реалистами! Ведь это получается, что вы своему ребенку дарите выкуренную вами сигарету…

– О женском алкоголизме говорят как о пивном. Многие девчонки сейчас выпивают не меньше парней.

– Вы забыли про энергетики, которые пили дети! И какие колоссальные усилия надо было предпринять, чтобы эти энергетические напитки продавались только по паспорту.

– А в чем их вред?

– Во время Второй мировой войны были придуманы некоторые психотропы, стимуляторы психической деятельности, которые позволяли шифровальщику несколько дней работать без сна. Причем продолжая при этом хорошо соображать. В энергетиках – варианты тех веществ. Как и в кальяне, кстати. Это гиперстимуляция нервной системы. Это как хлестать кнутом загнанную клячу или рабов бичом. До какого-то момента можно, но вы поймите, что вы истощаете свою нервную систему, а она в любом случае должна отдыхать и восстанавливаться, потому что без этого будут жесточайшие срывы. Не зря же якобы цивилизованный мир сидит на психотропах, но кончает-то не слишком хорошо.

– В меню многих россиян кофе потеснил традиционный для нас чай. Причем кофе пьется и утром натощак, и вечером после работы…

– А зачем кофе на ночь пить? Я этого никогда понять не могла. Александр Федорович Черноусов, которому восьмой десяток пошел, а он еще оперирует и спокойно зашивает швы на операции нитью в пять раз тоньше человеческого волоса, так он даже чая очень крепкого не пьет.

А популярный кофе без сахара? Можно язву заработать. Другие в кофе сыплют сахар не меряно – у них будет сахарный диабет. Кофе на ночь? Зачем? Выпей стакан ряженки, прочти на ночь молитвенное правило и ложись спокойно спать.

– Мне 28 лет, я давно отказался от фастфуда, раз в полгода могу где-нибудь кофе выпить… Мой организм еще в порядке? Когда молодым людям не поздно отказаться от вредных привычек?

Наш организм обладает колоссальными заживительными способностями. Просто не нужно его до конца добивать

– Нет, вы не опоздали. Наш организм обладает колоссальными заживительными способностями. Колоссальными! И регенерация и восстанавливаемость потрясающая. Просто не нужно его совсем уж до конца добивать.

– Что бы вы могли посоветовать нашим читателям относительно здорового питания? Сегодня об этом много говорят, но, может быть, какой-то секрет есть у вас?

– По-моему, преподобный Иоанн Дамаскин говорил, что если ты встал из-за стола и тебе хочется молиться, то ты нормально поел.