В конце 40-х годов ХVII века в Москве вокруг царя сложился кружок «ревнителей благочестия». Кроме царя А. Михайловича в него входили знатные люди, например: духовник царя

Стефан Вонифатьев, царский стольник боярин Хитрово. А также некоторые священнослужители:

Новоспасский Архимандрит Никон .

Урожденный крестьянин нижегородской губернии, мордвин по национальности, с детства отличался огромным ростом и страшной физической силой. Никита Минин женился, у него родились дети, но вскоре они умерли во время эпидемии чумы. Тогда Никита уговорил свою жену постричься в монахини, и сам стал монахом Никоном в Каргопольском монастыре.

Вскоре Никон выдвинулся среди братии благодаря своим умственным способностям и красноречию, он был отправлен в Москву как представитель этой обители. Там он случайно встретился с царем и очаровал А.Михайловича, стал его «собинным другом». После этого он был назначен архимандритом Новоспасского монастыря - родовой усыпальницы бояр Романовых.

Никон стал в 1650 году митрополитом Новгородским‚ а в 1653 году - патриархом Всея Руси.

Протопоп Аввакум Петров.

Как и Никон был родом из-под Нижнего Новгорода. Родился в семье священника. Его отец, не смотря на духовный сан «был привержен хмельному питию», а мать отличалась пламенной верой Ее-то вместе с несгибаемым характером и унаследовал будущий лидер раскола. За свое исключительное благочестие он был выделен из провинциального духовенства и переведен в Москву, он стал настоятелем церкви Богородицы Казанской на Красной площади и был приближен к царю. В кружке говорили о недостатках, присущих русской церкви о необходимости преобразований, но преобразования эти разные члены кружка представляли себе по разному.

Никоновы новины.

Как только Никон стал первосвященником русской церкви, он взялся за изменение церковных обрядов. Образцом для их исправления стали греческие церковные обряды, причем не учитывалось, какие положения содержались в них издревле, а какие были введены относительно недавно. Это привело к противоречиям:

1. На Руси традиционно крестились двумя перстами, двуперстное крещение символизировало две природы Христа - божественную и человеческую. Никон велел креститься трехперстно: во имя Отца, Сына и Святого Духа. Обряд перстосложения стал главным поводом для возникновения раскола старообрядчества. Противники Никона, ругая

трехперстное крещение, утверждали, что оно символизирует не Бога, а антихриста (т.к. крещение происходит тремя пальцами - кукишем). Обряд двуперстного крещения действительно древнее трехперстного, но во времена раскола это не было точно известно.2. 2. Изменилось написание некоторых фраз в церковных книгах.

А) В древнерусских книгах имя спасителя писалось Iсус, по новому обряду требовалось

писать Iисус‚

Б) В древних книгах Богородица называлась девицей, согласно реформам Никона она

должна была называться девой.

В) Символ веры раньше звучал: «верую... во единого Бога Iсуса Христа, рождено, а не

сотворенного». Теперь писали: «верую... во единого Бога Iисуса Христа, рожденного, не

сотворенного».

3. Крестный ход по древним обычаям совершали вокруг храма против солнца, согласно

новинам Никона его должны были совершать посолонь (в обратную сторону).

4. Раньше службу проводили над семью просфорами, теперь стали над пятью.

5. Изменена была форма предалтарной преграды в храмах.

6. Раньше почитались только 6-ти и 8-ми конечные кресты, а Никон велел почитать и 4-х

конечные, которые ранее считались чисто католической символикой.

Нельзя сказать, что произошло качественное изменение обрядов, новины касались в основном частностей, тем не менее, для паствы древние обряды были символом истинного

благочестия. А любое, даже незначительное их изменение, казалось страшны кощунством.

Поэтому, значительная часть верующих не приняла Никоновых новин, ушла в раскол. Основную часть раскольников составляли крепостные крестьяне. Для них Никоновы новины прочно ассоциировались с государственными нововведениями, такими же, как недавно окончательно установленное крепостное право, а древние обряды воспринимались ими как символ свободы.

Однако к раскольникам примкнуло и часть консервативно настроенной аристократии, например, княгиня Урусова и боярыня Морозова открыто проповедовали взгляды раскольников в Москве, за это они были осуждены и сосланы в Сибирь. Моральным вождем раскольников стал протопоп Аввакум. Большинство эпизодов из его жизни известно из «Жития протопопа Аввакума», написанным им самим. После того как Аввакум не принял Никоновых новин, он с семьей был сослан в Сибирь. По пути в ссылку дети Аввакума умерли. Сам протопоп был вынужден принять участие в одной из землепроходческих экспедиций на Дальний Восток, где к нему относились без должного почтения. После отставки Никона в 1666 году Аввакума вернули из ссылки и предложили стать исповедником царя, при условии, что он примет новины. Аввакум гордо отказался: «Умру за аз единый!» Его заключили в земляную тюрьму в городе Пустозерск. В этой тюрьме Аввакум провел 11 лет. А уже после смерти Алексея Михайловича был сожжен на костре (огнеопальный протопоп) вместе со своими соратниками дьяконом Федором и иноком Епифанием.

Основные направления в старообрядчестве.

Несмотря на гонения, многие верующие не приняли новин. Обряды казались им признаками «истинного благочестия».

1. Безпоповцы.

Среди раскольников практически не было представителей высшего духовенства. Единственным раскольником был Коломенский архиепископ Амвросий, но он был очень пожилым человеком и вскоре умер. Некому стало рукополагать новых священников, поэтому среди части раскольников их не было.

2. Последователи попа Капитана.

Считали Никониан служителями антихриста, поэтому единственным вариантом спасения для них было принятие огненного крещения, т.е. они запирались в церквях и сжигали себя (устраивали гари, в результате которых погибшие возносились, по представлениям раскольников прямо на небо).

Дело патриарха Никона.

Со временем «собинный друг» царя проявлял все большую независимость. Он считал Соборное Уложение проклятой книгой, т.к. согласно Уложению все церковные земли изымались из ведения духовенства и переходили в ведение монастырского приказа. Отношения патриарха с царем становились более прохладными. Патриарх требовал, чтобы его называли «Великим государем всея Руси». Такой титул имел до Никона только патриарх Филарет, да и то потому, что был отцом правящего монарха. Алексей Михайлович противился этому, а в середине 60-х годов возник открытый конфликт. По мнению Никона, царский окольничий боярин Хитрово вел себя неподобающим образом во время службы. Никон сделал ему замечание, но боярин продолжал вести себя вызывающе. Патриарх потребовал выдать ему боярина головой, Алексей Михайлович отказался. Никон обиделся и уехал в незадолго до этого основанный им Воскресенский Ново-Иерусалимский монастырь. Никон рассчитывал, что его позовут обратно, но Алексей Михайлович не стал этого делать. В 1666 году царь пригласил в Москву других вселенских патриархов, они отрешили Никона от сана патриарха. Он стал простым монахом, был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь, где вскоре умер от цинги.

Однако, Никоновы новины были оставлены в силе, а гонения на старообрядцев лишь усилились.

Вставить внешнюю политику!

Личность царя Алексея Михайловича.

В современной ему научной литературе А.Михайлович получил прозвище Тишайший.Это прозвище не означало (как это считалось долгие годы), что А.Михайлович отличалсяособой кротостью нрава, напротив, во многих вопросах он проявлял заметную твердостьхарактера, например, в деле патриарха Никона или при подавлении Медного бунта. Прозвище объясняется особенностями времени, в которое правил второй представитель рода Романовых.ХУП век вошел в историю России под названием Бунташный. Смута и бунт в народномсознании противопоставлялись порядку и тишине. Главным оплотом тишины был именно царь.

Василий Осипович Ключевский говорил про А.Михайловича, что одной ногой он уже вступил в новое время, а другой еще прочно держался за праотеческую старину. В данном случае великий русский историк тоже верно подметил особенности российского. ХУП столетия. С одной стороны в Европе это была эпоха реконструкции и отголоски реконструкции не могли не сказаться в России.

Культура ХУП столетия

1 . При Алексее Михайловиче по просьбе его второй жены Н.К.Нарышкиной на Красной площади была открыта театральная хоромина. Православная церковь даже в Х1Х векеотносилась к театру и актерам резко отрицательно.(Актеров – лицедеев, даже запрещали хоронить на православных кладбищах) Первую пьесу поставил в Москве набиблейский сюжет протестантский пастор Глюк. Пьеса называлась «Артаксерсоводейство».С точки зрения русской церкви это было вопиющее кощунство.

2. В Москве появлялось все больше иноземцев. На северо-востоке Москвы, на берегуреки Яузы появилась немецкая слобода, где жили иноземцы со всей Европы.Ныне там находится район Лефортово.

В Культуре проявлялись те же тенденции, что и в общественной жизни. С одной стороны явно было заметно новаторство, а с другой стороны продолжали существовать древнерусские, православные традиции.

Литература.

ЖИТИЕ протопопа АВВАКУМА.

С одной стороны жанр жития типичен для древнерусской литературы, большинство канонов, присущих этому жанру, соблюдал и Аввакум Петров, но впервые житие писал сам его главный герой. Аввакум, при всём его консерватизме, был типичным представителем Нового времени, для него мир был гомоцентричным (человек мера всех вещей), для средневекового человека такие взаимоотношения с миром были невозможны, противоречивость позиций Аввакума заключается в том, что он активный человек нового времени, свято верил в древние традиции и отстаивал их всю жизнь.

Архитектура.

В первой половине ХУП века новаторство в строительстве было невелико. В храмовомзодчестве по-прежнему доминировал шатровый стиль.

Главным шедевром шатрового зодчества ХУП века являлась Дивная церковь Богородицы в Угличе. Она белокаменная, но в отличие от предыдущего периода, два шатра церкви не являются его куполами и венчают звонницу церкви. Здание небольшое, в начале XVII века из- за Смуты в стране не было средств на масштабные строительства.

Во второй половине XVII века строительство приобрело более масштабный характер. В50-60е годы сложился ансамбль Новоиерусалимского Воскресенского монастыря. Он был построен по приказу патриарха Никона. Никон боролся за укрепление позиций церкви. Для этого под Москвой был воссоздан монастырь гроба Господня в Иерусалиме, что символизировало полнуюавтокефальность Русской церкви. Купол Воскресенского собора по аналогии с храмом Гроба Господня имеет своеобразную пирамидальную форму, диаметр купола превышает 20 метров, дополнительных опор кроме стен не имеет. В ЗО-ые годы ХХ века собор был взорван большевиками, купол обрушился. Начиная с 80-х годов ХХ века, монастырь был передан церкви, предпринимались попытки реставрации купола, трижды эти попытки были неудачными‚ лишь в начале 9О-х годов был смонтирован купол, венчающий собор ныне. Своеобразие собора заключается:

1) в наличии в западной части храма полукруглой ротонды, где в иерусалимском храме и располагался гроб Спасителя.

2) алтарь собора напоминает католические храмы (алтарь можно обойти вокруг).

З) с восточной стороны храма находится подземная Константино-Елененская церковь.Она символизирует иерусалимскуюкувуклию, подземное помещение, где был сразу после распятья похоронен Спаситель.

Нарышкинское (Московское) барокко.

Барокко - это один из стилей европейского искусства XVII - XVIII вв. Термин Нарышкинское барокко чисто исторический, свое название получил по первому храму построенному в этом стиле, это церковь Покрова в деревне Фили (близь Москвы), в усадьбе дяди Петра 1 - Льва Кирилловича Нарышкина. Ученые ХХ века по аналогии с нею относят к данному стилю и другие похожие церкви. Это, например, церковь Николы в Хамовниках и Всех Святых в Тропореве. Для Нарышкинского барокко характерно: двухцветность (церковь из красного кирпича, облицованна белыми наличниками); множество декоративных деталей; сложная планировка здания (оно имеет несколько объемов восьмерик на четверике).

Живопись.

Иконопись постепенно эволюционировала. Артель Симона Ушакова и Гурия Никитинапытались изображать на икоиах предметы «как в жизни есть» (реалистично). Впервые появился жанр светской живописи - порсуна (уже не икона, но еще не портрет). Первые порсуны изображали Федора Ивановича, Михаила Скопина-Шуйского. К концу ХУП века порсуны стали еще более реалистичными, например, порсуны Льва Кирилловича Нарышкина и молодого царя ПетраI реалистично отображают их облик.

Михаил Федерович Романов (1613-1645)

Первые годы правления он проводил осторожную политику. Сначала зависел от своей матери и родственников матери - бояре Стрешневы. А с 1618 года его отец - патриарх Всея Руси Филарет Романов. Не мог до этого, так как находился в польском плену. Филарет именовался Веоикий государь Патриарх Руси. В первые годы правления часто собирали Земские соборы. Здесь принимались самые важнейшие решения.

Внутренняя политика.

Пятая деньга.

Это единовременный чрезвычайный налог. Был собран со всех городов, кроме Нижнего Новгорода и Ярославля.

Писцовая книга -что-то тип прописки, где было прописано, кто и где живет.

Внешняя политика.

Смоленская война. В 1633 истек срок Диулинского перемирия. Россия попыталась вернуть Смоленск. Русская армия с боярином Шеином осадила Смоленск. Владислав (король Речи Посполитой) быстро среагировал. Русские были осаждени поляками, Шеин был вынужден сдаться. Он сдался без чести (знамен). Владислав не стал русским королем, он признал Михаила Романова царем.

Азовское сидение.

Азов - это крепость, которая находила у впадения Дона в Азовское море. Крепость прнадлежала Османской империи (Турции). В 1637 Азов был захвачен казаками. Турки пытались вернуть крепость. Два года подряд организовывали экспедиции на возвращение Азова. Гарнизон Азова насчитывал 8000 человек.

Казаки хотели взять Азов под свою руку. В 1639 году казаки были вынуждены оставить полностью разрушенную крепость.

Алексей Михайлович Романов (1645-1672)

В истории получил прозвище Тишайший. В 18-19 веке это прозвище пытались объяснить характером царя. Истинный образ не подходил прозвищу. Тишайший-официальный титул царя. При нем быломного бунтов, а царь олицетворял тишину и покой. При нем была эпоха абсолютизма.

Соборное уложение.

Соборное уложение 1649 года - уложение царя. Уложение - свод законов в 16-17 веках. 109 метров.

Первая глава: Как лучше государево здоровье оберегати? Преступлением сяиталосьнетолько покушение на царя, но и умысел. И недонисение.

Пятая глава: окончательное установление в России крепостного права. Все жителы сыскивались и возвращались по месту жительства. Срок сыска стал бессрочным. Крепостное право аспространялось и на жителей посада.

Внешняя политика Алексея Михайловича:

Войны с Речью Посполитой. Воссоединение Украины с Россией.

Украина была частью Речи Посполитой. Причем большинство населения исповедовало провославие. Они находились под тройным гнетом: национальном, религиозным и феодальным. Во главе патриотического движения встал мелкий провославный шляхтич (дворянин) Богдан Хмельницкий. Он обратился за помощью к русскому царю. Решение об это в 1653 году прнялаПереславская рада. Россия удовлетворила просьбу Украины и объявила о включении оной в состав Российскогогтсударства. Это вызвало длительные войны с Речью Посполитой. В результате к России отошла не вся Украина, а только её восточная (левобережная) часть.

ОрдынНащекин.

Глава посольского приказа. Вёл многочисленные переговоры.

Народное движение.

Семнадцатое столетие - Бенташный век. В связы с созданием абсолютийской монархии, окончательным закрепощением крестьян проходило множество бунтов.

1) Соляной бунт.

Соль в 17 веке была важнейшим продуктом питания. Государство имело монопольное право на торговлю солью. Денег в казне хронически не хватало. Руковолство страны в лице боярина Морозова. Алексей Михалович женился на Милославской, а морозов на её сестре. Боярыня Морозова решила ввести косвенный налог (повышение цены на товар в условиях монополии государства на его производство). В Москве вспыхнул бунт. Участники убили дька Приказа большого прихода - Траханиота. Толпа хотела убить боярина Морозова. Но Алексей Михайлович просил не убивать его любимца. Морозов был сослан, но цены на чоль не понизились.

2) Городские восстания.

Прошли после прнятия соборного улодения, в основном на севере страны -Новгороде, Вятке, Устюге, Пскове. На севере ещё помнили о вечевых традициях.

3) Медный бунт

Деньги на Руси делали из серебра, поэтому они являлись обеспеченными. Но к середине 17 века казна была пуста. Государство приняло решение о чеканке медной монеты. Причем все выплаты государство осуществляло медью, а налоги собирало только серебром. В Москве начался бунт. Часть бунтовщиков пошла громить дворцы знати, а часть отправилась в Коломенское к царю. Там они "поносными словами на царя орали и загрудки его хватали". Царь пообещал всё исполнить. Они ушли, но по поти встретили новую толпу и вновь двинулись в Коломенское. За это время царь позвал в Коломенское стрельцов. Толпа была оттеснена к высокому берегу Москва-реки и упала в реку. Участники бунта были сосланы. Но медные деньги всё же отменили.

4) Война под руководством степана Разина.

Население Дона делилось на две больших группы.

Домовитые казаки - давно жили на Дону и имели огромные табуны скота и рыбные ловли.

Голутвенные казаки - бывшие крепостные, бежавшие на Дон от помещиков.

Привилегии казаков сокращались. Домовитый казак из стоницыЗимовейская. Степан Разин собрал вокруг себя отряд голытьбы и организовал поход за зипунами. Отряд Разина перешел с Дона на Волгу и ограбил караван, в котором шли струги, принадлежавшие самому царю, Алексею Михайловичу, патриарху Никону и богатейшему московскому купцу, гостю (торговцы) Василий Шорин. Затем высли в Карспийское море и на берега Персии начали грабить. Занимались этим больше года, была там и награблена княжна. Персы собрали большое войско и Разин был вынужден отступить. Он вернулся на Дон. Но отряд распущен не был. Был остроен город Кагальник, где сидели войска.

В 1671 году начался новый поход Разина. Вновь он перешел на Волгу. Разин начал рассылать "прелестные письма". В них он псал, что народ обманывают бояре, что он идкт на Москву, чтобы стать близжайшим советником царя. В караване разина плыли струги с черным парусом, на котором якобы плыл опальный патриарх Никон, и с красным парусом, на котором якобы плал сын царя Алексея Михайловича. Разин взял Царицын (Волгоград), Астрахов и Саратов. Во всех взятых городах разинцы устраивали дестокую расправу над администрацией. Под Симбирском (Ульянск) Азин потерпел поражение и бежал на Дон. Аристовывать Разина пршел его крестный отец, Карнила Яковлев. Разина в клетке пррвезли по все России. Затем его казнили на Болотной площади, и его брата Фролла.

Церковный раскол.

В конце сороковых годов в Москве вокруг царя Алексея Михайловича возник кружок Ревнителей благочестия. В него входили царь, дьяк посольского приказа СтифанВонифатьев,боярин Хитрово, новоспасскийархимандрид Никон, протопоп Аввакум Петров.

Протопоп - белое духовенство, главный поп.

Члены кружка обсуждали проблемы, стоящие перед русской церквью.

Мнение членов кружка, по поводу исправления книг, расходились. Никон считал, что образцом для исправления церковных книг должны служить греческие книги.в это время шло воссоединение Украины и России, а там уже использовали греческие. Было решено использовать их. Аввакум считал, что основой для книг должны стать древнерусские или хартийные списки. Никон вскоре стал метрополитом новгородским. А в 1653 году Никон приказал исправлять книги по греческим образцам. Это исправление привело к существенному обрядов - Никоновы навины. До реформы Никона крещение осуществлялось двумя перстами. Ни один из обрядов не был более древним, но никонеане обмакивались кукишом.

Изменилось написание "Исус" на "Иисус".

Раньше Богородицу называли "девицей", а теперь стали "девой".

Раньше в символе веры писали "рожден, а не сотворен", а стали писать без "а".

Изменился порядок проведения крестного хода. Раньше против солнца, а теперь по солнцу.

Раньше служба проводилась над пятью просфорами, а теперь над семью.

Раньше провославные почитали 6 и 8 конечный креста.

Для верующих обряды казались покащателем истинного благочестия, а малейшее отступление - кащенством. Поэтому многие не приняли навин, ушли в раскол. Главной опорой раскольников были социальные низы.Раскольниками стали бояпыня Морозова и княгиня Урусова.

Молодость Никона и Аввакума.

Будущего патриарха звали Никита Минин. Родился в мордовской семье под Нижним. Никита женился, но дети умерли от ветряной оспы.

По делам братии Никон поехал в Москву, там встретил цара Алексея Михайловича и сумел стать его "сабинным другом". Царь был поражен красноречием Никона и его голосом.

Аввакум Петров. Родился в деревне под Нижним Новгородом. Отец Аввакума быльсвященником, но был "привержен пития хмельного". Мать Аввакума отличалась фанатичной набожностью. Аввакум стал священником и прославился своей принципиальностью. Аввакум стал идейным вождем раскола. И был сослан в Сибирь. По пути в сибирь все дети умерли. Позднее в сибири умерла жена Аввакума. Сам он 11 лет был священником в казачей экспедиции Поякова. В 1666 году Никон попал в опалу. Тогда Алексей Михайлович распорядился вернуть из ссылки аввакума. Ему предложили стать исповедником царя, при условии, что он отречется от раскола. В ответ он сказал "Умру за ас единый". Тогда аввакум был заключен в землянную тюрьму в Пустозерске. В тёрьме он проел 9 лет, там он напсал "Житие Аввакума". После этого Аввакум был сожжен вместе со сторонниками иноком Епифанием и дьяконом Федором. Аввакум Огнеопальный.

Направление в расколе.

1) Беспоповцы. Для поставления священника нужен епископ. Большинство высших иерархов приняли реформу Никона таким образом во многих раскольничьих общинах священников не было - беспоповцы.

Капитовцы

Поп Капитон считал никониан посланниками сатаны. Полагал, что спастись верующий может только благодаря огненному крещению.

Значительная часть старообрядства выражала соц.протест в виде раскола.

Соловецкое сидение.

Соловецкий монастырь. Соловей на Белом море. Соловецкие монахи не приняли Никовых новин. Правительство пыталась насильно заставить принять их. Кремль в Соловье является практически неприступным. Поэтому монахи продержались 6 лет.

Дело патриарха Никона.

Со временем Никон отерял чувство реальности. Он требовал, чтоб его называлиВеликим государем, а соборное уложение называл Проклятой книгой, тмкак там содержались нормы, которые отбирали у монастырей земли. Окончательный разрыв с царем наступил в 1666. Никон заявил, что он уходит с патриаршей кафедры. Он уехал в выстроенный незадолго Новоирусалимский Воскресенский монастырь. И жил там. Алексей Михайлович вызвал вселенских патриархов, и они отрешили Никона от сана. После этого Никон был сослан в Кирилло-Белоозерский монастырь, где умер от цинги. Но его новшества остались.

Ккльтура стала преобретать светский характер. Начала преобретать светский характер.

Изобразительное искусство.

Симон Нушаков

Руководитель артелии иконописцев. Впервые начал писать реалистичные иконы.

Портретирование. На иконе не изображался человек, а с 17 века это переход от иконы к портрету. Портрет Скупина-Шуйского одна из первых парсун.

Архитектура.

Церкви преобретают всё более декоротивный характер. Нарышкинскоеборокко (Церковь Покрова в Филях)

Новоирусалиский монастырь. Построен под Москвой по приказу Никона. Это точная копия монастыря Гроба Господня в Святой земле. Монастырь на берегах Истры (Иордан по Никону). Церковь под землей - кувуклия.

После второй женитьбы Алексея Михайловича на Нарышкиной. Для развлечения молодой царицы в Москве на Красной площади была построена театральная хоромина. Была поставлена пьеса пастера Глюка на библейский мотив "Аритаксейсево действо".

Деревянный дворец Алейксея Михайловича.

©2015-2019 сайт
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-11-23

Обеспокоенность «нестроениями» в церковной жизни возросла во второй половине 40 - начале 50-х годов. Это нашло выражение в деятельности московского кружка ревнителей благочестия (или «боголюбцев») и в требованиях отдельных светских феодалов, участников земского собора 1648--1649 гг. В кружок ревнителей благочестия входили как духовные, так и светские лица. Его главой был протопоп кремлевского Благовещенского собора и духовный отец царя Стефан Вонифатьев. В кружок входили царь Алексей Михайлович, любимец царя его постельничий Ф.М. Ртищев, сестра постельничего А.М. Ртищева, архимандрит Новоспасского монастыря Никон (позже - митрополит и патриарх), дьякон Благовещенского собора Федор Иванов, провинциальные ревнители благочестия: священники Иван Неронов, Аввакум Петров, Даниил, Лазарь, Логгин и другие. Начинания кружка поддерживали и другие светские и духовные лица, в числе которых был воспитатель царя боярин Б.И. Морозов.

Члены кружка добивались устранения прямых нарушений богослужебного чина, в частности «многогласия», усиления «учительного» элемента за счет введения проповедей, поучений и издания религиозной литературы для чтения, устранения разночтений и разногласия в церковных чинах, повышения нравственного уровня духовенства, в том числе и носителей церковной власти.

В 1648 г. Никон стал митрополитом новгородским и псковским. Тогда же Стефан Вонифатьев добился перевода Ивана Неронова из Нижнего Новгорода в Москву и назначения его протопопом Казанского собора, а несколько позже состоялись назначения протопопами других ревнителей благочестия: Аввакума Петрова - в Юрьевец-Поволжский, Даниила - в Кострому, Лазаря - в Романов и Логгина - в Муром. Однако эти начинания не привели к желаемым результатам. У новых протопопов, которые ввели «единогласие» и дополнили службы проповедями и поучениями, не оказалось последователей среди приходского духовенства. Нетерпеливый и решительный протопоп Аввакум Петров пытался поднять благочестие священников и верующих Юрьевца-Поволжского принудительными мерами, но это кончилось возмущением населения и избиением протопопа.

Среди членов кружка не было единства в оценке расхождений в богословской системе и церковно-обрядовой практике, существовавших между русской и греческой церквами. По этому вопросу возникли две точки зрения, и кружок разделился на две группы.

Одну группу составили провинциальные ревнители благочестия - протопопы Иван Неронов, Аввакум Петров, Даниил, Лазарь и Логгин, а также дьякон Благовещенского собора Федор Иванов. Их сторонником был первоначально и Никон. Они придерживались традиционного для русского духовенства взгляда, который утвердился в XVI в. Его сторонники считали, что отличие чина богослужения и обрядов греческой церкви от русских является показателем утраты греками истинной православной веры, что было, по их мнению, следствием завоевания Византии турками, подчинения греков «безбожным» завоевателям и сношений греческой церкви с «латинской» («еретической») римской церковью. Они считали также, что вследствие реформы Петра Могилы (киевский митрополит с 1632 по 1647 г.) истинную веру утратила и украинская церковь.

Вторую группу составили царь Алексей Михайлович, Стефан Вонифатьев, Ф.М. Ртищев и другие столичные члены кружка. Позже к ним присоединился Никон. Они отказались (в известной мере - по политическим мотивам) от традиционной оценки греческой церкви, как уклонившейся от истинной веры. Новую ее оценку они выразили в «Книге о вере», изданной в 1648 г. по инициативе Стефана Вонифатьева, в частности в положении о том, что и в «нынешнее время в неволе турецкой християне веру православную целу соблюдают, ...да заградятся всякая уста глаголющих неправду...на смиренных греков». Эта группа ревнителей благочестия считала необходимым устранить расхождения в богословской системе и церковно-обрядовой практике между церквами на основе греческого образца. Это предложение получило поддержку узкого, но влиятельного круга духовных и светских лиц в России, в том числе патриарха Иосифа, и церковных иерархов Украины. Не дожидаясь решения вопроса о путях проведения унификации богословской системы и церковно-обрядовой практики, которое надлежало принять церковному собору, царь и другие столичные ревнители благочестия осуществили некоторые меры, положившие начало исправлению русских богослужебных книг по греческим образцам. Так, из Киева были приглашены в Москву ученые монахи, хорошо знавшие греческий язык, для исправления книг. Приехали в Москву в 1649 г. Епифаний Славинецкий и Арсений Сатановский, а в 1650 г. - Дамаскин Птицкий.

Наибольшее недовольство патриарха Иосифа вызвало самочинное введение ревнителями благочестия «единогласия» в ряде соборов и приходских храмов и их вмешательство (благодаря принадлежности к кружку царя Алексея) в назначения архиереев, архимандритов и протопопов. Чтобы положить конец этому вмешательству, патриарх Иосиф на церковном соборе 11 февраля 1649 г., созванном по распоряжению царя, использовал слабость позиции ревнителей благочестия в вопросе о «единогласии». Ревнители благочестия, настаивая на «единогласии», не предусматривали сокращения богослужебного текста, поэтому службы становились настолько продолжительными, что многие верующие не выстаивали их до конца. Таким образом, верующие лишались установленной для них «духовной пищи». Пропуск же службы или досрочный уход с нее считались большим грехом. Поэтому при рассмотрении 11 февраля 1649 г. по инициативе царя предложения ревнителей благочестия о введении в приходских церквах «единогласия» патриарх и архиереи отвергли предложение о введении «единогласия».

Царь Алексей Михайлович был недоволен решением церковного собора и поведением патриарха. Он не утвердил этого решения, но и не мог отменить его своей властью. В итоге царь потребовал передать вопрос о «единогласии» на рассмотрение константинопольского патриарха. Переписка заняла два года. В ответ на послание Иосифа, константинопольский патриарх, угождая по спорному вопросу царю, писал, что «единогласие» и в приходских церквах «не только подобает, но и непременно должно быть». В связи с этим в 1651 г. был созван новый церковный собор. Он отменил решение предыдущего собора и постановил «пети во святых божиих церквах, ...псалмы и псалтирь говорить в один голос, тихо и неспешно». Патриарх и его сторонники выразили свое недовольство вмешательством светской власти в церковно-обрядовые дела. Это было осуждение намерений царя и близких к нему ревнителей благочестия самим осуществить церковную реформу.

Со времен Ивана III все чаще и чаще заезжают в русские края иноземцы. Одни из них ехали сюда ради наживы, в расчете на хорошее жалованье, какое платили в Москве «хитрым», т. е. знающим, умелым иностранным мастерам; другие являлись с торговыми целями; третьи знакомились с нашими краями проездом, пробираясь на восток, в богатые закаспийские страны.

Все чаще и чаще являются в Московии (так обыкновенно иноземцы называли Московское государство) и иностранные посольства.

Московия в те времена так же мало была известна Западной Европе, как нам, например, Китай, и потому понятно, что более образованные иноземцы, бывшие в русских краях, с большим любопытством приглядывались и к стране, и к быту жителей, старательно заносили в свои записки все, что казалось им замечательным, чтобы познакомить и своих соотечественников с неведомым краем. В рассказах этих иностранцев мы находим драгоценные сведения о житье-бытье наших предков.

Сигизмунд Герберштейн в русской шубе, пожалованной ему Василием III

Несколько известий о Московии мы находим у итальянских путешественников Барбаро и Контарини, которые проезжали чрез русские земли, – первый в начале, а второй в конце XV ст., и еще у некоторых писателей, которые хотя сами и не были на Руси, но собирали сведения о ней у русских послов и у людей, побывавших в Московии. Особенно любопытны записки барона Сигизмунда Герберштейна, германского посла. Он два раза при Василии Ивановиче побывал в Московском государстве; в первый раз пробыл около восьми месяцев, во второй около полугода. Знакомый с двумя славянскими наречиями, Герберштейн скоро освоился с русским языком и мог говорить с русскими без переводчика. Любознательного и просвещенного Герберштейна очень занимало не только то, что он видел в Московии, но также история её.

Западного европейца Московия поражала прежде всего своим видом, своей природой. Тут не было того разнообразия, как в западной, особенно в гористой, части Европы, где попадались на каждом шагу живописные виды, деревушки, красивые каменные города, грозные замки. Бесконечная равнина, поросшая громадными, сплошными лесами, изрезанная множеством рек и речонок, со множеством озер и болот, – вот что представлялось западному путешественнику в нашем отечестве. Во времена Герберштейна можно было целый день проехать, не встретив человеческого жилья. Попадавшиеся на пути деревушки были по большей части очень маленькие: три-четыре избы, столько же крестьянских семей – вот и деревня. В Московии чаще попадались только что зачинающиеся поселки из одного жилья, «починки», как их звали, или «займища», т. е. поселок, состоящий часто из одной крестьянской семьи, занявшей себе место под избу где-нибудь в лесной просеке. Можно было несколько дней проехать и не встретить не только города, но сколько-нибудь порядочного села, т. е. деревни с церковью. Да и города русские тогда были совсем неказисты, на взгляд такого западного европейца, как Герберштейн: те же деревянные постройки, как и в деревнях, земляная и бревенчатая ограда, составляющая собственно город, – все это было очень незатейливо; только церкви, которыми изобиловали наши города, несколько скрашивали их, но и церкви встречались по большей части маленькие, деревянные. Только в более значительных городах Московии были каменные ограды, образующие кремли, или детинцы. В кремле обыкновенно были каменные, более изящные церкви, соборы; в кремле же устраивались хоромы княжеского наместника. В больших городах, где жили богатые бояре, и в посаде, части города, расположенной подле кремля, богатые посадские люди, купцы строили иногда более затейливые и просторные жилища.

Весною, когда таяли снега, разливались реки, все низменные места в Московии заливались водой, на каждом шагу являлись болота, которые не высыхали даже и в жаркое лето, особенно в лесных трущобах, непроницаемых для солнечного луча. Сухим путем ехать весною или летом нельзя было. Если заставляла необходимость, то предпочитали ехать верхом, но и тут приходилось преодолевать огромные трудности – пробираться сквозь лесные заросли, переправляться через болота, через реки переходить вброд или вплавь; только у больших городов были мосты или плоты для переправы. В Московии нетрудно было во времена посольства Герберштейна и заблудиться, пробираясь через лесные дебри. Притом леса были полны хищного зверя, а болота порождали тучи мошек и комаров. Понятно, что предпринимать дальнее путешествие при всех указанных неудобствах значило решаться на тяжелый подвиг. Вот почему летом старались обыкновенно проезжать по Московии речными путями. Только зимою, когда мороз сковывал болота и реки и земля устилалась мягким снежным ковром, можно было с большим удобством ездить в разные концы Русской земли в санях с провожатыми на лыжах, которые разведывали пути. Но зато в зимнюю пору морозы бывали такие лютые, что птицы замерзали на лету, люди и лошади купеческих обозов замерзали на пути. Иноземцам, не привыкшим у себя к такому холоду, были такие морозы невыносимы.

Понятно, что в эпоху Герберштейна мало было охотников разъезжать по Московии и изучать ее; понятно, что и сведения о ней не могли быть точными. Особенно мало знали о крайнем севере и довольствовались разными сказками: рассказывали, например, что на дальнем севере живут люди, которые зимою умирают или засыпают, а весною оживают; рассказывали о необыкновенных северных жителях, покрытых шерстью, с собачьими головами, о людях, которые не говорят, а щебечут по-птичьи и пр. Нетрудно догадаться, как складывались подобные сказки: неточные и случайные рассказы о некоторых обычаях жителей крайнего севера, например, обычае прятаться от лютых морозов на продолжительное время в своих юртах, заносимых снегом, носить одежду из звериной кожи мехом вверх, рассказы об особенностях языка и проч. порождали эти басни.

Западные послы ездили в Москву обыкновенно двумя путями: один, дальнейший, но более удобный, шел через Ливонию на Новгород, а отсюда в Москву, другой, кратчайший, – через Смоленск.

Прием послов в Московии

Во времена Сигизмунда Герберштейна иноземный посол, подъезжая к границам Московии, должен был дать знать о себе в ближайший московский город наместнику. Тот разузнавал, великий ли посол, или посланник, или просто гонец едет, велика ли у него свита и пр. Эти справки наводились с тем, чтоб устроить подобающий прием послу. Наместник высылал навстречу ему какого-либо «большого человека» из своих подчиненных со свитой, который встречал иноземного посла, стоя с приближенными своими среди дороги, и ни на шаг не сторонился, так что иностранцы должны были сворачивать с пути и объезжать их. Когда посол и высланный ему навстречу русский чиновник съезжались на дороге, то происходило объяснение. По словам Герберштейна, при этом требовалось, чтобы посол и русский «большой человек» сошли с коней или вышли из колымаг; последний зорко следил за тем, чтобы не сойти с коня прежде иноземного посла и тем не умалить чести своего государя, затем подходил к послу с открытой головой и оповещал его торжественно и многословно о себе, что он послан наместником великого государя проводить посла и спросить, подобру ли, поздорову ли он ехал; после чего протягивал иноземцу руку и расспрашивал его о пути уже от себя. Наконец, посол продолжал путь, объехавши русского чиновника, а тот издали следовал с людьми своими за ним и на пути выведывал у его слуг имена, звание и сан всех лиц посольства, а также кто какой язык понимает. Обо всем этом немедленно давалось знать в Москву великому князю. Русские пристава, провожавшие иноземное посольство, зорко следили за тем, чтобы никто из иноземцев не отставал от посла, не входил в сношение с населением Московии. Всякие припасы доставляли им эти же пристава. Подвигались вперед очень медленно: пристава употребляли всякие уловки, чтобы замедлить путешествие послов до получения из Москвы указа, как действовать.

Сигизмунду Герберштейну пришлось на пути в 12 миль три раза ночевать, притом два раза на снегу под открытым небом. В больших городах наместники обыкновенно чествовали и угощали послов.

По московскому обычаю, иноземное посольство, вступая в русские пределы, избавлялось от всяких расходов: не только съестные припасы доставлялись послу и его свите, но и самая перевозка производилась на счет государевой казны.

По главным дорогам Московии были устроены так называемые «ямы» (станции); «ямщики» должны были выставлять известное число лошадей и подвод. На пути встречали иностранных гостей посланные из именитых людей, которые и сопровождали посольство, заботясь обо всем нужном, а также и присматривая, чтоб иноземцы не входили в сношения с населением.

Близ Москвы посольство, в котором был Герберштейн, встретил старик дьяк, который объявил, что государь навстречу иноземцам высылает «великих» людей. При этом дьяк предупреждал, что при свидании с государевыми людьми иностранным послам следует сойти с коней и стоя слушать государевы речи; он очень суетился, спешил, видимо, устал и весь был в поту. Герберштейн, познакомившийся с ним раньше, спросил его о причине усталости.

– Сигизмунд (имя Герберштейна), – отвечал старик, – у нашего государя иначе служат, чем у твоего!

Придворные, выехавшие навстречу послу, старались так устроить дело, чтоб он первый обнажил голову, первый вылез из колымаги или сошел с коня. Это значило заботиться о том, чтобы государевой чести ни в чем порухи не было.

При самой встрече один из московских сановников сказал Герберштейну и его спутникам:

– Великий государь Василий, Божиею милостью царь и государь всея Руси и пр. (говорился весь титул), узнал, что прибыли вы, послы его брата Карла, избранного императора римского и превысокого короля, и его брата Фердинанда. Государь послал нас, своих советников, спросить вас, как здоров его брат Карл, римский император.

Затем такое же обращение от имени государя с перечислением его титулов сделано было и к главному послу, и к его товарищам, – спрашивали каждого, «подобру ли, поздорову» он ехал. После этих приветствий, на которые послы отвечали тем же порядком, садились на коней.

Московские пристава старались скорее надеть шапки, скорее вскочить на лошадей, чем иноземные послы, чтобы им не показалось, что русские считают себя ниже их, а своего государя ниже их государя.

Затем совершался въезд в Москву. Обыкновенно огромные толпы собирались смотреть на такую диковину, как иноземные послы. Говорят, что по приказу государя собирали людей далее из окрестных селений в Москву для встречи послов: толпы народа в праздничном наряде должны были внушать иноземцам высокое мнение о силе и богатстве Московского государства. Случалось даже, что при въезде иноземного посольства запирали лавки, торговцев и покупателей гнали с рынка на те улицы, по которым оно проезжало.

Помещение посольству, в котором был Сигизмунд Герберштейн, отвели в здании, почти совершенно пустом, даже без постелей. Съестные припасы доставлял дьяк, нарочно для этого назначенный. Пристава в своем обращении строго сообразовывались с саном и значением посла; так же строго определялось, сколько следует выдать ему и его людям ежедневно хлеба, мяса, соли, перцу, овса, сена и дров. Пристава старались всеми силами помешать иноземным гостям покупать что-либо самим и, немного спустя по приезде их, выведывали у посольской дворни, что намерен посол им подарить.

Отдохнув дня два, Герберштейн и другие послы стали справляться, когда им будет назначен прием у великого князя Московии. После долгах проволочек наконец назначен был день приема.

– Приготовляйся, потому что ты будешь позван пред лицо государя! – торжественно объявил пристав главному послу.

Несколько времени спустя снова объявлено было послам:

– Скоро придут за вами большие люди, и потому вам следует собраться в один покой!

При этом пристава убеждали иноземных послов, чтобы они оказали честь большим людям – вышли бы к ним навстречу.

Затем в сопровождении многих бояр Герберштейн и его товарищи отправились во дворец. Опять по улицам, где проходили они, толпился народ в праздничном платье, стояли рядами войска. Не доезжая до дворцового крыльца, послы должны были сойти с коней и идти пешком. К самому крыльцу мог подъезжать на лошади только сам князь.

На лестнице послов встретили бояре Московии, государевы советники. Они вели иноземцев до верха лестницы; здесь передали их высшим сановникам, а сами шли позади. При входе в палаты встретили послов первостепенные бояре и повели их к государю. В главных палатах находились более именитые сановники, ближайшие к государю люди. Бояре красовались в самых богатых, блестящих одеждах своих. Все было необыкновенно торжественно. Наконец, послы подошли к великому князю. Один из первостепенных сановников поклонился ему и громко провозгласил:

– Великий государь, граф Леонард (главный посол) бьет тебе челом!

Подобный же привет возвещен был и от других лиц, бывших с послом.

По описанию Герберштейна, государь Московии сидел с непокрытой головой на возвышенном и почетном месте (на троне), у стены, блиставшей позолотой и изображениями святых; справа на скамье лежала шапка, а слева скипетр; тут же стоял таз с двумя рукомойниками. (Говорят, что князь, протягивая послу римской веры руку, считает, что дает ее человеку нечистому, и, отпустив его, тотчас же моет ее.) Против князя, на низшем месте, была приготовлена скамья для послов. Сам князь после того, как ему была отдана честь, пригласил их знаком сесть на скамью.

– Брат наш Карл, избранный император римский и превысокий король, здоров ли? – спросил государь.

Тот же вопрос был предложен о Фердинанде, брате императора.

Толмач, при посредстве которого шла беседа, переводил эти слова посланнику. В то время, как произносилось имя Карла и брата его Фердинанда, великий князь вставал и потом садился снова, получив ответ: «Здоров». Затем государь уже обращался к послу с дружелюбным вопросом:

– Подобру ли, поздорову ли ехал?

На это посол должен был отвечать так:

– Дай Бог, государь, чтобы ты был здрав на многие лета. Я же, по милосердию Божию и по твоей милости, здоров.

После этого государь приказал послам снова садиться. Было обыкновение, чтобы послы тех государств, с которыми у Московии были более частые сношения (Литва, Ливония, Швеция), подносили подарки. Бояре напоминали о подарках и людям того посольства, в котором участвовал Герберштейн, но те отвечали, что у них такого обычая нет.

Когда послы немного посидели, государь пригласил их отобедать с ним.

– Откушай нашего хлеба-соли вместе с нами, – сказал он каждому из них.

Затем приставы отвели послов в другой покой, где они излагали подробно свои поручения боярам и дьякам, которых назначил сам великий князь. После этого Сигизмунда Герберштейна и других посланников повели в столовую. Все бояре при входе послов вставали, отдавая им честь. Послы в свою очередь благодарили их поклонами на все стороны, затем заняли место, которое указал им рукою сам государь.

Столы в этом покое, сообщает Герберштейн, были поставлены кругом поставца, который стоял посредине, обременный множеством золотой и серебряной посуды. За тем столом, где сидел государь, с обеих сторон оставалось небольшое свободное пространство; с правой и левой стороны были места для братьев великого князя. Далее, на некотором расстоянии от этих мест, сидели старейшие князья, бояре – по степени знатности и милости, какою пользовались они у государя. Напротив великого князя, за другим столом, сидели послы, а на небольшом от них расстоянии – их приближенные. На столах стояли маленькие сосуды с уксусом, перцем и солью.

Вошли в столовую разносители кушаний в великолепных одеждах и стали против великого князя. Между тем он позвал одного из служителей и дал ему два куска хлеба и приказал передать послам. Служитель, взяв с собою толмача, поднес хлеб по очереди послам и сказал:

– Великий государь Василий, Божиею милостию царь и государь всея Руси и великий князь, делает тебе милость и посылает тебе хлеб со своего стола.

Толмач громко переводил эти слова. Послы стоя слушали о милости государя. Встали и другие, кроме братьев великого князя, чтобы оказать честь иноземцам, а они благодарили государя поклоном, потом кланялись на все стороны и боярам.

По словам Герберштейна, присылкою хлеба кому-либо из сидящих за столом великий князь выражал свою милость, а присылкою соли со своего стола – любовь. Это была высшая честь, какую мог оказать государь московский на своем пиру.

Обед начался с того, что подавали водку, которую всегда пили в начале обеда; потом принесли жареных журавлей, которых в мясоед подают как первое блюдо. Трех поставили пред великим князем. Он резал их ножом, пробуя таким способом, который лучше. Затем служители их унесли, чтобы разрезать на части, и скоро возвратились и разложили куски по маленьким блюдам. Государь дает кусочек попробовать служителю, потом уже сам ест. Иногда, если он хочет оказать почет боярину или послу, то посылает ему блюдо, с которого сам отведал; причем опять повторяется тот же обряд приветствия и поклонов, как и при посылке хлеба или соли.

Герберштейн жалуется, что «всякий немало устанет, сколько раз отдавая честь князю, поднимаясь, стоя, благодаря и часто наклоняя голову на все стороны».

Русские в Московии ели журавлей, подливая уксусу и прибавляя соли и перцу. Уксус употреблялся вместо соуса или подливки. Кроме того, на стол ставилось кислое молоко, соленые огурцы, груши, приготовленные так же, как огурцы. За журавлями следовали другие кушанья. Подавали также различные напитки: мальвазию, греческое вино и разные меды. По описанию Герберштейна, князь приказывал подавать себе свою чашу один или два раза, причем угощал и послов, говоря: «Пей, и выпивай, и ешь хорошенько, досыта, а потом отдыхай!»

Великокняжеский обед длился три или четыре часа, а иногда до ночи.

После обеда у государя Московии сановники, провожавшие послов во дворец, отводили их обратно в посольский дом, причем утверждали, что им, боярам, приказано остаться там и увеселять гостей. Приносились серебряные чаши и много сосудов с напитками, и бояре старались напоить послов допьяна. Бояре – большие мастера заставлять пить, говорит Герберштейн, и когда истощены, кажется, уже все поводы к попойке, они начинают пить за здоровье императора, его брата, великого князя, наконец, за здоровье важнейших сановников. Они считают, что при этом неприлично отказываться от чаши. Пьют же в Московии следующим образом: тот, кто начинает, берет чашу, выступает на средину комнаты и, стоя с открытой головой, излагает в веселой речи свои пожелания тому, за чье здоровье пьет; затем, опорожнив чашу, опрокидывает ее над своей головой, чтобы все видели, что он выпил до дна и действительно желает здоровья тому лицу, за кого пьет. Потом велит наполнить, кубки и требует, чтобы все пили за того, чье имя он называет. Каждый таким образом должен выйти на средину комнаты и возвращаться на свое место лишь тогда, когда на виду у всех опорожнит свой кубок. Хорошим приемом и радушным угощением считается у русских только то, когда гости напоены допьяна. Чтобы избавиться от чрезмерного питья, по совету Герберштейна, надо притвориться пьяным или спящим.

Великокняжеская охота в Московии

Желая оказать послам особенную милость, государь Московии приглашал их участвовать в обычной тогдашней потехе – охоте.

Вот как описывает одну из таких охот Сигизмунд Герберштейн.

Близ Москвы есть место, усеянное кустарником, весьма удобное для зайцев, где, словно в зверинце, разводится их великое множество; никто не смеет ловить их или рубить там кустарник под страхом величайшего наказания. Кроме того, князь Московии держит множество их в звериных загонах и в других местах. Каждый раз, когда вздумается ему насладиться этой забавой, он приказывает привозить зайцев из разных мест, ибо, по его мнению, чем больше он затравит зайцев, тем больше ему и чести.

Когда явились по призыву великого князя послы на охоту и исполнили все обряды в честь князя, началась охота. Государь, пишет Герберштейн, сидел на богато украшенном коне, в роскошной одежде. На нем была шапка, называемая колпаком, имевшая с обеих сторон, спереди и сзади, козырьки, из которых торчали вверх, как перья, золотые пластинки и качались взад и вперед. Одежда на нем была вышита золотом. На поясе висели два продолговатые ножа и такой же кинжал. Сзади, под поясом, у него был кистень (род нагайки, к концу ремня которой прикреплялся металлический шар). С правой стороны ехал бывший казанский царь Шиг-Алей; с левой же два молодые князя, из которых один держал в правой руке секиру (топор) с рукоятью из слоновой кости, другой – булаву, или шестопер. У Шиг-Алея были привязаны два колчана: в одном у него были стрелы, в другом – лук. По утверждению Герберштейна, в поле было более трехсот всадников. Длинным рядом стояло около ста человек охотников. Половина их была одета в одежды черного цвета, а другая – желтого. Неподалеку от них стояли все другие охотники и наблюдали, чтобы зайцы не пробежали через это место и не ушли бы совсем. Сначала никому не было позволено спустить собак, кроме царя, Шиг-Алея и иноземных гостей.

Князь крикнул, чтоб начинали. Тогда дана была весть всем охотникам. Все они вскрикивают в один голос и спускают больших собак. Весело было слышать, говорит Герберштейн, громкий и разноголосый лай собак, а у великого князя их очень много, и притом отличных. Когда выбегает заяц, спускаются три, четыре, пять и более собак, которые отовсюду бросаются за ним, а когда они схватят его, поднимается радостный крик, рукоплескания, будто большой зверь пойман. Если зайцы слишком долго не выбегают, тогда выпускают, по приказу великого князя, припасенных заранее из мешков. Эти зайцы иногда, словно сонные, попадают в стаю собак, между которыми прыгают, как ягнята в стаде. Чья собака затравила больше зайцев, того считают главным победителем. На этот раз, когда после охоты свалили зайцев в одно место, насчитано их было больше трехсот.

Герберштейн сообщает, что князья и бояре Московии любили тешиться, кроме псовых, и птичьими охотами. Приученные к охоте соколы и кречеты с налету били лебедей, журавлей, диких гусей и пр., и убитая птица падала к ногам охотников.

Охота, в которой принимал участие Герберштейн, закончилась пиром. Неподалеку от Москвы было поставлено несколько шатров: первый из них, большой и просторный, – для великого князя, другой – для Шиг-Алея, третий – для послов, остальные – для других особ. Князь, вошедши в свой шатер, переменил одежду и немедленно позвал послов к себе. Когда они вошли, он сидел в кресле из слоновой кости. Справа у него был царь Шиг-Алей, слева – младшие князья, которым великий князь особенно благоволил.

Когда все расселись, то начали подавать сперва варенья из аниса, миндалю и пр., потом орехи, миндаль и пирожное из сахару; подавались также напитки, и государь оказывал свою милость, угощая иноземных гостей.

У великого князя Московии была и иная потеха, по словам Герберштейна. Откармливали медведей в обширном, нарочно для этого построенном доме. По приказу князя против них выступали люди низшего звания, с деревянными вилами (рогатинами) и начинали для потехи великого князя бой. Если разъяренные звери ранят их, они бегут к князю и кричат: «Государь, мы ранены!» Великий князь говорит им: «Ступайте, я окажу вам милость» – и приказывает лечить их и наделить одеждами и хлебом.

Власть государя в Московии

Наблюдательному Сигизмунду Герберштейну приходилось нередко видеть и слышать, как обращался великий князь Московии с боярами и другими близкими людьми и как они относились к нему. «Властью над своими подданными, – говорит Герберштейн, – московский государь превосходит едва ли не всех самодержцев в целом мире»; и личность подданных, и их имущество совершенно во власти его. Все должны беспрекословно исполнять его желания. Богатые люди обязаны были служить безвозмездно при дворе его, в посольстве или на войне; только беднейшим из своих приближенных он платит небольшое жалованье по своему усмотрению. Знатнейшим, которые отправляют посольства или другие важные должности по приказу государя, даются в управление области или села и земли; причем, однако, им приходится уплачивать ему ежегодную подать с этих земель, так что в пользу управляющих идут лишь судебные пошлины и другие доходы. Великий князь Московии позволяет пользоваться такими владениями по большей части в продолжение полутора лет; если же хочет оказать кому-либо особенную милость и расположение, то прибавляет еще несколько месяцев. Но по прошествии этого времени всякое жалованье прекращается, и целые шесть лет такой человек должен служить даром.

При княжеском дворе, рассказывает Герберштейн, был дьяк Василий Третьяк Далматов. Он пользовался особенною милостью великого князя. Но вот был он раз назначен в посольство в Германию. Издержки предстояли немалые. Стал Далматов жаловаться, что у него нет денег на дорогу и другие расходы. За это, по приказу Василия Ивановича, он был схвачен и отвезен в Белоозеро в заключение. Именье его движимое и недвижимое былоотобрано в великокняжескую казну; братьям и наследникам не досталось и четвертой части.

Если послы, отправленные к иноземным государям, привозят какие-нибудь драгоценные подарки, то князь Московии отбирает их в свою казну, говоря, что даст боярам за то другую награду. Так, когда послы, ездившие к императору германскому, привезли с собой золотые ожерелья, цепи, испанские дукаты, серебряные чаши и пр., то почти все более ценное отобрано было в государеву казну. «Когда я спрашивал у русских послов, правда ли это, – говорит Герберштейн, – то один из них отрицал, боясь унизить своего князя в глазах иноземца; другой же говорил, что князь приказал принести к себе подарки, чтобы посмотреть их». Но придворные не отвергали того, что более ценные вещи отбираются у бояр великим князем.

– Так что же? – говорили они при этом. – Государь вознаградит их другою милостью.

Он имеет власть как над светскими, так и над духовными особами и беспрепятственно, по своему желанию, распоряжается жизнью и имуществом всех. Из советников его никто не пользуется таким значением, чтобы осмелиться в чем-либо противоречить ему или быть другого мнения. Они открыто признают, что воля князя есть воля Бога и что князь делает, то делает по воле Божией. Они даже называют своего государя «Божьим ключником» и верят, что он является исполнителем воли Божией. Сам князь, когда его умоляют о каком-нибудь заключенном, обыкновенно отвечает:

– Будет освобожден, когда Бог велит.

Если кто-либо спрашивает о неизвестном или сомнительном деле, то обыкновенно говорят:

– Про то ведает Бог да великий государь!

Личность Василия Ивановича сильно занимала Герберштейна; к своим запискам он приложил даже рисунок, изображающий великого князя в домашней одежде.

Военное дело Московии в XVI веке

Большая военная сила Московии тоже обращала на себя внимание Сигизмунда Герберштейна. Московские послы с гордостью заявляли иноземцам, что по первому требованию русского государя в несколько дней может слететься, подобно пчелам, огромное войско в двести или триста тысяч всадников... Если это и преувеличено, то все же известно, что московская рать обыкновенно бывала очень многочисленна. По словам Герберштейна, у Василия был уже и постоянный, но небольшой пеший отряд воинов, состоящий из 1500 наемных литовцев и всяких иноземцев. Главные же военные силы состояли из конницы, которая являлась во всеоружии лишь во время войны.

Через год или через два великий князь приказывает делать набор и переписывать боярских детей, чтобы знать их число и сколько у каждого из них людей и лошадей. Военную службу в Московии отбывают все те, которые могут по своему состоянию. Редко они наслаждаются покоем: почти постоянно идет война то с литовцами, то со шведами, то с татарами. Даже если и нет никакой войны, то все-таки ежегодно выставляется на южной окраине, около Дона и Оки, тысяч двадцать войска для охраны от набегов и грабежей крымских татар. Эти отряды обыкновенно каждый год сменяются; но в военное время все, обязанные службою, должны служить там, где великий князь укажет, и столько времени, сколько понадобится.

Русское войско в те времена было, по оценке Герберштейна, плохо устроено. Лошади у конницы были хотя крепкие и выносливые, но по большей части мелкие, некованые и с самой легкой уздой. Седла устраивались так, что можно было без труда оборачиваться во все стороны и пускать стрелы. Всадники сидели на лошадях, до того подогнув ноги, что ударом копья нетрудно было их выбить из седла. Немногие употребляют шпоры, а большая часть – плетку, которая всегда висит на мизинце правой руки, чтобы ее можно было употребить в дело тотчас, как представится надобность.

Обыкновенное оружие в Московии – лук, стрелы, топор и кистень. Саблю употребляют по большей части богатейшие и благороднейшие. Длинные кинжалы, висящие наподобие ножей, бывают нередко так запрятаны в ножны, что их трудно вытащить; употребляли также копья и дротики или небольшие пики. Повод у узды обыкновенно длинный, на конце разрезанный; его надевают на палец левой руки, чтобы можно было свободно действовать луком. Хотя в одно и то же время всадник держит в руках узду, лук, саблю и плеть, однако довольно ловко управляется со всем этим.

Знатные и богатые люди, пишет Герберштейн, употребляют на войне хорошее охранительное вооружение: разного рода латы, кольчуги, поручи и проч. Весьма немногие имеют шлем, заостренный сверху и с украшенной верхушкой.

Те, которые победнее, довольствуются часто одеждой, плотно подбитой хлопчатой бумагой или пенькой, так называемыми тегиляями, и такими же колпаками. В толще тех и других вделывались куски железа, так что прорубить тегиляй было очень трудно. Вооружение русских воинов недалеко ушло вперед с XIV столетия.

С пушками и вообще с огнестрельным оружием в Московии, по Герберштейну, справлялись еще плохо. Частые войны с татарами, причем надо было больше всего рассчитывать на быстроту движения и приходилось проезжать большие пространства по степи, повели к тому, что пешего войска, за исключением упомянутого небольшого отряда, не было. Быстрое, внезапное нападение на врага, преследование его или бегство от него – вот в чем главным образом, по понятиям русских, состояла война. Понятно, что пехота и пушки при таком способе войны были бы лишь бременем.

При Василии Ивановиче все же положено было начало пехоте, а также стали мало-помалу пускать в дело и пушки, особенно при осаде городов (осада Смоленска). Русские редко брали города с бою, приступом, – обыкновенно брали «измором», т. е. принуждали жителей сдаться долгой осадой, голодом. У Василия Ивановича в Московии были литейщики из немцев и итальянцев: лили они пушки, ядра и пули.

У разных народов, – говорит Герберштейн, – большое различие в образе войны, как и в других делах» – и приводит такое сравнение между русским, татарином и турком: «Московит, как только ударится в бегство, уже не помышляет о другом средстве к спасению, кроме бегства. Когда враг догонит его или схватит, он уже не защищается и не просит пощады, а покорно предается своей судьбе. Татарин же, сброшенный с лошади, оставшись без всякого оружия, даже тяжко раненный, обыкновенно защищается до последнего издыхания – руками, ногами, зубами и чем только может. Турок, лишившись всякой надежды на помощь и спасение, бросает оружие, умоляет о помиловании, складывает руки, чтоб его вязали, протягивает их победителю, надеясь сохранить жизнь своим пленом».

Особенно удивляла иностранцев необыкновенная выносливость русского воина. Если есть у него, говорит Герберштейн, толченое просо в мешочке, длиною в две ладони, потом фунтов восемь или десять соленого свиного мяса и соль, смешанная, если он богат, с перцем, то он вполне доволен. Кроме того, всякий воин в Московии носит с собою топор, трут, кастрюлю, и если приходит куда-нибудь, где нет никаких плодов, ни чесноку, ни луку, ни дичины, то разводит огонь, наполняет горшок водою, в которую кладет полную ложку проса, прибавляет соли и варит, – и господин и холопы живут, довольствуясь этой пищей. Если господин слишком голоден, то съедает все, а холопы иногда постятся дня два-три. Если господин хочет отобедать получше, то к этому прибавляет кусочек свинины. Это говорится о людях посредственного состояния. Вожди же войска и другие начальники иногда приглашают к себе этих бедных людей, которые, хорошо пообедав, иногда в течение двух-трех дней воздерживаются от пищи. Когда у воинов есть овощи, лук, чеснок да хлеб, то они легко могут обойтись без всего другого.

По словам Герберштейна, в сражениях русские полагаются на многочисленность своих сил более, нежели на мужество воинов и на хорошее устройство войска, стараются обойти неприятеля и напасть на него с тылу.

Нравы и обычаи Московии, по Герберштейну

Любопытны также некоторые, хотя и отрывочные, сведения у иноземных писателей о нравах и обычаях русских Московии XV–XVI ст. Более известий находим опять у Герберштейна.

Набожность наших предков и соблюдение ими внешних обрядов бросались в глаза иноземцам. Герберштейн сообщает, что русские ревностно соблюдали все посты; причем в великом посту некоторые воздерживаются не только от рыбы, но употребляют пищу лишь в воскресенье, вторник, четверг и субботу, а в остальные дни вовсе не едят или довольствуются куском хлеба и водой. На монахов же наложены посты еще более строгие: многие дни они должны довольствоваться одним квасом.

Проповедников, свидетельствует Герберштейн, нет у русских: они полагают, что достаточно присутствовать при богослужении и слышать Евангелие, послания и поучения других учителей (отцов церкви: Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоустого). В Московии думают этим избежать различных толков и ересей, которые большею частью рождаются от проповедей. В воскресенье объявляют праздники будущей недели и читают громогласно исповедь (исповедание веры). Они считают истинным и обязательным для всех то, во что верит или что думает сам князь. «Московиты, – говорит тот же писатель, – хвалятся, что они одни только – христиане, а нас (католиков) они осуждают как отступников от первобытной церкви и древних святых установлений». Русские монахи издавна стараются распространять Слово Божие у идолопоклонников, отправляются в разные страны, лежащие на севере и востоке, куда достигают с великим трудом и опасностью. Они не ждут и не желают никакой выгоды, напротив, иногда даже погибают, запечатлевая учение Христово своею смертью, стараются единственно только о том, чтобы сделать угодное Богу, наставить на истинный путь души многих заблудшихся, привести их ко Христу. Эта ревность к вере сказывалась и в набожности русских. Герберштейна поражает «удивительное стечение племен и народов» в известные дни у Троице-Сергиевского монастыря, куда часто ездит сам князь, а народ стекается ежегодно в праздники и питается от щедрот монастыря. Знатные люди в Московии чтят праздники тем, что прежде всего отправляются к обедне; затем надевают пышную одежду и бражничают... Простой же народ – слуги и рабы – большею частию после обедни работают, говоря, что «праздновать и гулять – господское дело». Только в торжественные дни (праздники Рождества и Пасхи и некоторые другие) и черный люд «гуляет», предаваясь обыкновенно пьянству.

Парни и ребята в Московии любили тешиться в праздничные дни кулачными боями. Бойцов сзывают свистом: они немедленно сходятся, и начинается рукопашный бой. Бойцы приходят в большую ярость, бьют друг друга кулаками и ногами без разбору в лицо, шею, грудь, живот или стараются друг друга повалить. Случается, что некоторых убивают до смерти. Кто побьет большее число противников, дольше остается на месте и мужественнее выносит удары, того хвалят и считают победителем.

Грубость нравов сказывалась также в пытках и в телесных наказаниях, сказывалась и в отношениях помещиков к поселянам, господ к слугам. Поселяне Московии, по свидетельству Герберштейна, работают на своего господина (т. е. землевладельца, на земле которого они живут) шесть дней, седьмой же остается на их собственную работу. Они имеют участки полей и лугов, которые дает им господин и от которых они кормятся; но положение их крайне жалкое: их называют «черными людишками», могут часто безнаказанно обижать и грабить. Благородный, как бы он ни был беден, считает для себя позором и бесславием добывать хлеб своими руками. Простолюдины-работники, нанимаясь в работу, получают за труд в день полторы деньги, ремесленник получает две деньги. Несмотря на то, что это были вольнонаемные люди, наниматель считает себя вправе побоями принуждать их усерднее работать: «Если их не бить хорошенько, – говорит Герберштейн, – они не будут прилежно работать». Кроме наемных слуг, у всех знатных были холопы и рабы, большею частию купленные или из пленных.

«Рабство в Московии до такой степени вошло в обычай, – говорит Герберштейн, – что и в тех случаях, когда господа, умирая, отпускают на волю рабов, эти последние обыкновенно тотчас же сами продаются в рабство другим господам. Если отец продает в рабство сына, как это в обычае, и сын каким-либо образом станет свободным, то отец имеет право во второй раз продать его; только после четвертой продажи отец теряет свои права над сыном. Казнить смертью как рабов, так и свободных может только один князь».

Положение женщины в Московии было тоже печально: в простонародье она была «вековечною работницей» на свою семью, рабою мужа своего, да и в высшем кругу женщина была невольницею и в семье отца, и в семье мужа. Девушка не могла по своей воле выйти замуж: приискивал жениха ей отец; также и жених женился не по своей воле; брак был сделкою между отцом невесты и отцом жениха. Они сходятся вместе и толкуют о том, что отец даст дочери в приданое. Порешив дело о приданом, назначают день свадьбы до окончательного скрепления договора. Жениху, продолжает Сигизмунд Герберштейн, не позволяют видеться с невестой. Если же он изъявляет настойчивое желание увидеть ее, родители обыкновенно говорят ему:

– Узнай, какова она, от других, которые знают ее.

В приданое даются лошади, одежды, утварь, скот, рабы и т. п. Приглашенные на свадьбу посылают невесте также подарки. Жених тщательно замечает их, посылает к ценовщикам для оценки их и старается потом отблагодарить подаривших или деньгами, или подарками той же стоимости. Он это обязан сделать, и притом по верной оценке: иначе подарившие могут потребовать у него вознаграждения за свои подарки по своему усмотрению вдвое и более против настоящей их цены.

Герберштейн пишет, что после смерти первой жены московиту позволяется вступить во второй брак, но смотрят на это уже неодобрительно; жениться на третьей жене не позволяют без важной причины; брать четвертую жену не допускают никого и считают это дело совсем не христианским. Развод считался тяжким грехом. Супружеское счастие и хорошая семейная жизнь были в Московии довольно редкими явлениями. Это и понятно: женились не по своему выбору и сердечному влечению, а по приказу родителей и по расчету.

Жена знатного или благородного человека, по описанию Герберштейна, в доме мужа была затворницей. Женщина, которая не живет, заключившись в своем доме, не считается благонравною, но зато высоко чтят ту, которой не видят посторонние и чужие люди. Заключенные дома женщины занимаются обыкновенно пряжей и разными рукодельями. Все домашние работы в Московии делаются руками рабов и рабынь; у бедных людей жены несут на себе все труды по дому.

Весьма редко пускают жен в церковь да к близким знакомым, в общество друзей; только старые женщины пользовались большею свободой.

Праздничным удовольствием для женщин были качели, которые устраивались в садах у всех зажиточных людей. Забавлялись женщины также пением песен, хороводами и пр.

Русские на своих жен смотрели как на детей или как на рабынь и старались держать их в страхе и повиновении. Суровое, грубое обращение мужа с женою, даже побои, до такой степени вошли в обычай, что считались чуть ли не знаком любви мужа к жене и заботливости его о семье.

Герберштейн рассказывает такой случай:

«В Московии жил один немец-кузнец, по имени Иордан, который женился на русской. Поживши несколько времени с мужем, она однажды ласково спросила его:

– Почему ты не любишь меня?

– Напротив того, я очень люблю тебя! – отвечал тот.

– Я еще не имею, – сказала она, – знаков твоей любви.

Муж стал ее расспрашивать, какие знаки любви разумеет она. Жена ему отвечала:

– Ты никогда меня не бил!

Немного спустя Иордан жестоко побил жену и признавался мне, – говорит Герберштейн, – что после этого она стала любить его гораздо больше, чем прежде. Кончилось тем, что он побоями изуродовал свою жену...»

Москва в XVI веке

Сигизмунд Герберштейн и почти все иноземцы, писавшие о Московии, сообщают и о столице ее некоторые сведения. Издали Москва с ее садами и многочисленными церквами представлялась очень красивою, но вблизи оказывалась иною. Почти весь город состоял из невзрачных деревянных построек (домов насчитывали более 40 тысяч); улицы были неправильные, грязные, так что необходимы были мостки; только на некоторых улицах были бревенчатые, очень неудобные мостовые. Почти при каждом доме был обширный сад и двор. По окраинам города тянулись жилища кузнецов и других ремесленников, которым приходилось при своих работах употреблять огонь. Между домами, особенно находившимися ближе к окраинам города, расстилались обширные поля и луга. К городу примыкало и несколько монастырей. Все это сливалось как бы в один город, и потому Москва издали казалась очень обширною. Среди города на возвышенном берегу реки Москвы находится крепость (Кремль). Она с одной стороны омывалась рекою Москвой, а с другой – Неглинной, которая, вытекая из болот, у крепости, разливалась в виде пруда, и отсюда наполнялись водою рвы крепости. По берегу Неглинной стояли многочисленные мельницы. По словам Герберштейна, крепость, построенная из кирпича, была очень велика: в ней, кроме каменных палат государя, были каменные (т. е. кирпичные) дома братьев великого князя, митрополита и др. знатных лиц. Улицы на ночь обыкновенно загораживались бревнами поперек, причем ставилась стража, как только смеркалось и зажигались огни в домах. Ночью никому не позволялось ходить после урочного часа; а если кто попадался, то его за непослушание обыкновенно сажали в тюрьму. Если же шел какой-нибудь именитый и важный сановник, то сторожа провожали его до дому. Разбои ночью происходили нередко. Ставилась стража и с той стороны, где Москва была вполне открыта (с других сторон она была защищена реками Москвой и Яузой). На реке Москве было несколько мостов. Зимой, на льду ее, купцы ставили свои лавки, и торговля в самом городе тогда почти совсем прекращалась. В эту пору сюда свозились на продажу хлеб, сено, битая скотина (замороженные туши), дрова и пр. Здесь же происходили конские ристания и другие потехи, с которых нередко иные удальцы уходили искалеченные.

Об устройстве жилищ и об одежде в Московии находим очень мало сведений у Сигизмунда Герберштейна и других иностранных писателей XV и XVI ст. Жилища, судя по другим источникам, были очень просты: крестьянская бревенчатая изба служила образцом. Рублей за 20, за 30 можно было тогда построить порядочное жилье.

Конечно, кто был побогаче, тот и устраивался пошире: несколько изб соединяли вместе и таким образом сооружали себе более поместительное жилье. Покои числом 3 и не более 4-х были небольшие и низкие; печи и лежанки занимали в них много места. Сени у жилищ были обыкновенно просторны; двери низки, так что входящий должен был довольно низко наклониться; окна были маленькие; в простых жильях они обтягивались бычьими пузырями; в более богатых домах в решетчатые оконные рамы вставлялись кусочки слюды. Стекло в Московии ценилось тогда очень дорого, так как его привозили издалека, сначала из Царьграда, а потом стали его возить из других стран Европы.

Что касается домашней утвари, то она в Московии также была очень проста: лавки, столы да поставцы для посуды – все это было очень незатейливо. Скатерти и ковры на лавках у более зажиточных людей скрашивали жилье; но главною красою его были образа: в каждом доме и в каждом покое, обыкновенно в восточном углу, ставились иконы, часто в дорогих серебряных и золотых окладах. Угол, где стояли образа, считался самым почетным (назывался красным углом). Всякий входящий в жилище прежде всего кланялся образам и крестился, а потом уже обращался с поклоном и к хозяевам. Этот обычай держится и до сих пор у наших набожных простолюдинов.

Что касается одежды, то сношения с Востоком повели к тому, что среди зажиточных людей Московии стала все сильнее и сильнее распространяться азиатская роскошь: дорогие шелковые узорчатые и пестрые ткани, длинные златотканые одежды стали входить в обычай.

В сочинении Герберштейна находим любопытный рисунок, изображающий его самого в русской шубе, пожалованной ему великим князем, в русской меховой шапке и в сафьянных узорчатых сапогах.

Промышленность и торговля Московии

На промышленность и торговлю Московии иноземные писатели обращали большое внимание. Главными произведениями страны считались хлеб, меха, лес, мед и воск. Сосны в московских лесах поражали иноземцев своей невероятной величиной; дубы и клены, по их отзывам, здесь лучше, чем в Западной Европе. Пчелы роились в лесах в огромном количестве и клали мед в дуплах старых дерев без всякого ухода и присмотра, так что промышляющим продажею меда стоило только отыскивать в лесах в дуплах старых дерев залежни меда и брать его. Одному иностранному писателю о Московии рассказывали такой забавный случай.

Раз крестьянин, нашедши в лесу дупло с медом, полез доставать его, но по неосторожности упал и увяз в меду по самое горло и вылезть никак не мог. Тут ему пришлось бы и пропасть. Два дня он питался медом, напрасно ожидая помощи. К счастию его, пришел медведь, чтобы полакомиться медом, и стал спускаться задними ногами в дупло. Крестьянин ухватился за медведя и так заорал, что испуганный зверь выскочил из дупла, выволок с собой мужика, а сам с перепугу скрылся...

Пушного зверя в русских лесах тогда было множество: собольи меха, лисьи (особенно чернобурых лисиц), бобровые и куньи считались самыми ценными.

По Герберштейну, беличьи меха и кошачьи (домашних кошек) в Московии были самые дешевые. Кроме того, добывались меха горностаевые, рысьи, волчьи и песцовые. В лесах водились также лоси, медведи, большие и черные волки, а в западной части государства – туры.

Земля собственно Московского княжества была неплодородна: почва тут песчаная. Пни огромных деревьев показывали, что вся страна эта недавно была еще покрыта почти сплошными лесами, но области Нижегородская и Владимирская очень плодоносны. Неистощенная тучная почва давала здесь в те времена обильные жатвы: одна посеянная мера хлеба доставляла часто 20, иногда даже 30 мер. Рязанская область превосходила плодородием все остальные: лошади едва могли проходить через ее густые нивы, древесные плоды здесь были гораздо лучше московских. Сверх того, Рязанская область изобиловала медом, рыбою и всякого рода дичью. Кроме хлебопашества, звероловства, рыболовства и пчеловодства, иноземные писатели указывают на добывание соли в Старой Русе, близ Переяславля-Залесского и Нижнего; железо добывалось у Серпухова. Некоторые местности промышляли своими изделиями: так, Калуга славилась своей резной деревянной посудой, которая шла в продажу не только в Москву, но также в Литву и в другие соседние страны. Но, вообще говоря, обрабатывающая промышленность в Московии не процветала, и грубые туземные изделия служили только на потребу местных жителей, да кое-что отправлялось на Восток, а в Западную Европу шли лишь так называемые сырые произведения: лес, лучший лен, конопля, воловьи кожи, пушной товар; в Литву и Турцию вывозились кожи, меха и моржовые клыки (рыбий зуб), из которых обыкновенно выделывались рукоятки для оружия. К татарам шли в продажу и русские изделия: седла, узды, полотно, топоры и пр.

Привозимые товары в Московии были по большей части следующие: серебро в слитках, сукна, шелк, шелковые ткани, парчи, драгоценные камни, жемчуг, вина, пряные коренья, перец, шафран и пр.

Для торговли в больших размерах собирались в определенное время в известном месте, где и велась купля, продажа и обмен товаров, т. е. происходили торги (ярмарки). Особенно славилась ярмарка в Холопьем городке, на реке Мологе. При Василии Ивановиче было положено начало знаменитой Макарьевской ярмарке: в 1524 году великий князь, в подрыв Казани, с которой он враждовал, запретил своим купцам ездить на торги, происходившие близ нее, а назначил место для них в Нижегородской области.

В больших городах Московии были ряды лавок и складов разных товаров, гостиные дворы, где шла постоянная оживленная торговля, напоминавшая ярмарки.

Сигизмунд Герберштейн пишет, что торговле в Московии сильно мешает неудобство путей сообщения. Летом приходилось довольствоваться речными путями; но в сильные летние жары многие реки так мелели, что становились несудоходны; надо было улучать время весною или осенью, когда от дождей вода в реках поднималась. Торговцы старались пользоваться и зимним путем для перевозки товаров, особенно в те места, куда трудно было добраться речными путями. Зимою привозились в Москву в огромном количестве свиные и говяжьи туши, птица, дичь всякого рода и рыба; все, это в замороженном виде хорошо сохранялось. Но и зимние дороги в Московии были небезопасны: иногда, как было уже сказано, во время лютых морозов замерзали целые обозы на пути. Торговое движение на юге тоже встречало большие помехи: ездить по безводной и безлесной степи было не менее трудно и опасно, как по лесам и болотам севера. Шайки бродячих татар промышляли в степях разбоем, и торговые караваны были для этих хищников очень соблазнительной приманкой. Притом путешествующим по степям приходилось переправляться через реки с большим трудом и опасностью: они часто за неимением лодок принуждены были сами делать наскоро плоты, на которые грузили свои пожитки, затем сгоняли лошадей в воду, привязывали эти плоты к хвостам их, и лошади, плывя через реку, тащили их за собой. Бойко торговля шла на юге лишь по Волге; но и тут она сильно терпела от разбоев.

Иноземцы жалуются на нечестность московских купцов. Они при продаже своих товаров запрашивали втрое, вчетверо против настоящей цены, божились и клялись, что товар им самим очень дорого стоит, старались всеми силами провести, обмануть покупателя. Видно, тогда торговцы держались того безнравственного правила, которому в наше время следуют лишь нечестные мелкие торгаши: «не обманешь, не продашь». При покупке товаров у иноземцев московские купцы оценивали товар меньше, чем вполовину его настоящей стоимости, и так долго торговались, понемногу набавляя, что просто томили продавцов, доводили их даже до отчаяния.

Отдача денег в рост была в большом ходу, причем брали огромные барыши: с пяти рублей – один рубль (т. е. 20 процентов), хотя это и считалось тяжким грехом.

В первой половине XVI в. в Московии ходили серебряные деньги (монеты) четырех родов: московские, новгородские, тверские и псковские. Деньга (от татарского слова «тенга») была обыкновенной ходячей монетой; она была неправильной, круглой или овальной формы с разными изображениями; на новейших деньгах с одной стороны изображался человек на коне, а с другой была надпись. Две деньги составляли копейку; 6 денег московских составляли алтын, 20 – гривну, 100 – полтину, 200 – рубль. Во время Сигизмунда Герберштейна чеканились и полуденьги; следовательно, в рубле их было 400. Новгородская деньга считалась вдвое больше московской.

Кроме серебряной монеты, в Московии была медная монета, которая называлась пулой. Шестьдесят пул составляли московскую деньгу.

Золотой монеты своей у русских не было, а употреблялись венгерские червонцы, из которых каждый стоил сто денег; следовательно, два червонца стоили рубль. Впрочем, по словам Герберштейна, ценность венгерского червонца колебалась: когда иноземец, покупая что-либо, давал торговцу червонец, то ценность его уменьшалась; если же иноземец желал приобрести у русского купца золотые червонцы, то стоимость их возрастала. Хотя считали рублями, но монеты в рубль ценою в XVI веке не было. Прежде, как только стали ввозить серебро в Московию, отливались безо всякого изображения и надписи продолговатые куски, которые рубились на части, которые и назывались рублями. Из фунта серебра чеканилось денег на шесть рублей. Счет рублями вместо прежнего счета гривнами начался с половины XIV века.

Австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн побывал в Москве в 1517 и 1526 гг.
Герберштейн одним из первых рассказал европейскому читателю о жизни, нравах народов Руси. Ему удалось познакомиться с такими памятниками древнерусской письменности, которые не сохранились до наших дней и известны лишь в его переводах. Все это делает книгу ценнейшим историческим источником.

Увидеть оригинал книги пока не удалось, более того, она не на русском написана. Поэтому пока можем пользоваться лишь переводами и перепечатками (насколько точно писал Сигизмунд Герберштейн и насколько точно дошли его тесте до момента публикации на этом сайте — остается гадать).

В результате исследований Герберштейн смог создать первое всестороннее описание России, включающее торговлю, религию, обычаи, политику, историю и даже теорию русской политической жизни. Сочинение Герберштейна пользовалось большой популярностью: еще при жизни автора оно выдержало 5 изданий и было переведено на итальянский и немецкий (самим Герберштейном) языки. Оно надолго стало основным источником знаний европейцев о России.

И пока вы все обращаете так между делом на надпись «TARTARIA » на картинке, мы переходим к выборочной публикации найденных переводов.

Власть государя в Московии

Наблюдательному Сигизмунду Герберштейну приходилось нередко видеть и слышать, как обращался великий князь Московии с боярами и другими близкими людьми и как они относились к нему. «Властью над своими подданными, – говорит Герберштейн, – московский государь превосходит едва ли не всех самодержцев в целом мире»; и личность подданных, и их имущество совершенно во власти его. Все должны беспрекословно исполнять его желания. Богатые люди обязаны были служить безвозмездно при дворе его, в посольстве или на войне; только беднейшим из своих приближенных он платит небольшое жалованье по своему усмотрению.

Знатнейшим, которые отправляют посольства или другие важные должности по приказу государя, даются в управление области или села и земли; причем, однако, им приходится уплачивать ему ежегодную подать с этих земель, так что в пользу управляющих идут лишь судебные пошлины и другие доходы. Великий князь Московии позволяет пользоваться такими владениями по большей части в продолжение полутора лет; если же хочет оказать кому-либо особенную милость и расположение, то прибавляет еще несколько месяцев. Но по прошествии этого времени всякое жалованье прекращается, и целые шесть лет такой человек должен служить даром.

При княжеском дворе, рассказывает Герберштейн, был дьяк Василий Третьяк Далматов. Он пользовался особенною милостью великого князя. Но вот был он раз назначен в посольство в Германию. Издержки предстояли немалые. Стал Далматов жаловаться, что у него нет денег на дорогу и другие расходы. За это, по приказу Василия Ивановича, он был схвачен и отвезен в Белоозеро в заключение. Именье его движимое и недвижимое былоотобрано в великокняжескую казну; братьям и наследникам не досталось и четвертой части.

Если послы, отправленные к иноземным государям, привозят какие-нибудь драгоценные подарки, то князь Московии отбирает их в свою казну, говоря, что даст боярам за то другую награду. Так, когда послы, ездившие к императору германскому, привезли с собой золотые ожерелья, цепи, испанские дукаты, серебряные чаши и пр., то почти все более ценное отобрано было в государеву казну. «Когда я спрашивал у русских послов, правда ли это, – говорит Герберштейн, – то один из них отрицал, боясь унизить своего князя в глазах иноземца; другой же говорил, что князь приказал принести к себе подарки, чтобы посмотреть их». Но придворные не отвергали того, что более ценные вещи отбираются у бояр великим князем.

– Так что же? – говорили они при этом. – Государь вознаградит их другою милостью.

Он имеет власть как над светскими, так и над духовными особами и беспрепятственно, по своему желанию, распоряжается жизнью и имуществом всех. Из советников его никто не пользуется таким значением, чтобы осмелиться в чем-либо противоречить ему или быть другого мнения. Они открыто признают, что воля князя есть воля Бога и что князь делает, то делает по воле Божией. Они даже называют своего государя «Божьим ключником» и верят, что он является исполнителем воли Божией. Сам князь, когда его умоляют о каком-нибудь заключенном, обыкновенно отвечает:

– Будет освобожден, когда Бог велит.

Если кто-либо спрашивает о неизвестном или сомнительном деле, то обыкновенно говорят:

– Про то ведает Бог да великий государь!

Личность Василия Ивановича сильно занимала Герберштейна; к своим запискам он приложил даже рисунок, изображающий великого князя в домашней одежде.

Со времени Рюрика до нынешнего князя прежние государи не употребляли другого титула, как великих князей или владимирских, или московских, или новгородских и пр., кроме Иоанна Васильевича, который называл себя господином всей Руссии и великим князем владимирским и пр. Василий же Иоаннович присваивает себе титул и имя царя следующим образом: «Великий Государь Василий, Божиею милостию Царь и Государь всей Руссии, и Великий Князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и пр., Государь и Великий Князь Нижней земли Новгородской и Черниговский, Рязанский, Волоцкий, Ржевский, Белевский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский и пр.».

Москва в XVI веке

Сигизмунд Герберштейн и почти все иноземцы, писавшие о Московии, сообщают и о столице ее некоторые сведения. Издали Москва с ее садами и многочисленными церквами представлялась очень красивою, но вблизи оказывалась иною. Почти весь город состоял из невзрачных деревянных построек (домов насчитывали более 40 тысяч); улицы были неправильные, грязные, так что необходимы были мостки; только на некоторых улицах были бревенчатые, очень неудобные мостовые. Почти при каждом доме был обширный сад и двор. По окраинам города тянулись жилища кузнецов и других ремесленников, которым приходилось при своих работах употреблять огонь.

Между домами, особенно находившимися ближе к окраинам города, расстилались обширные поля и луга. К городу примыкало и несколько монастырей. Все это сливалось как бы в один город, и потому Москва издали казалась очень обширною. Среди города на возвышенном берегу реки Москвы находится крепость (Кремль). Она с одной стороны омывалась рекою Москвой, а с другой – Неглинной, которая, вытекая из болот, у крепости, разливалась в виде пруда, и отсюда наполнялись водою рвы крепости. По берегу Неглинной стояли многочисленные мельницы. По словам Герберштейна, крепость, построенная из кирпича, была очень велика: в ней, кроме каменных палат государя, были каменные (т. е. кирпичные) дома братьев великого князя, митрополита и др. знатных лиц. Улицы на ночь обыкновенно загораживались бревнами поперек, причем ставилась стража, как только смеркалось и зажигались огни в домах.

Ночью никому не позволялось ходить после урочного часа; а если кто попадался, то его за непослушание обыкновенно сажали в тюрьму. Если же шел какой-нибудь именитый и важный сановник, то сторожа провожали его до дому. Разбои ночью происходили нередко. Ставилась стража и с той стороны, где Москва была вполне открыта (с других сторон она была защищена реками Москвой и Яузой). На реке Москве было несколько мостов. Зимой, на льду ее, купцы ставили свои лавки, и торговля в самом городе тогда почти совсем прекращалась. В эту пору сюда свозились на продажу хлеб, сено, битая скотина (замороженные туши), дрова и пр. Здесь же происходили конские ристания и другие потехи, с которых нередко иные удальцы уходили искалеченные.

Об устройстве жилищ и об одежде в Московии находим очень мало сведений у Сигизмунда Герберштейна и других иностранных писателей XV и XVI ст. Жилища, судя по другим источникам, были очень просты: крестьянская бревенчатая изба служила образцом. Рублей за 20, за 30 можно было тогда построить порядочное жилье.

Конечно, кто был побогаче, тот и устраивался пошире: несколько изб соединяли вместе и таким образом сооружали себе более поместительное жилье. Покои числом 3 и не более 4-х были небольшие и низкие; печи и лежанки занимали в них много места. Сени у жилищ были обыкновенно просторны; двери низки, так что входящий должен был довольно низко наклониться; окна были маленькие; в простых жильях они обтягивались бычьими пузырями; в более богатых домах в решетчатые оконные рамы вставлялись кусочки слюды. Стекло в Московии ценилось тогда очень дорого, так как его привозили издалека, сначала из Царьграда, а потом стали его возить из других стран Европы.

Что касается домашней утвари, то она в Московии также была очень проста: лавки, столы да поставцы для посуды – все это было очень незатейливо. Скатерти и ковры на лавках у более зажиточных людей скрашивали жилье; но главною красою его были образа: в каждом доме и в каждом покое, обыкновенно в восточном углу, ставились иконы, часто в дорогих серебряных и золотых окладах. Угол, где стояли образа, считался самым почетным (назывался красным углом). Всякий входящий в жилище прежде всего кланялся образам и крестился, а потом уже обращался с поклоном и к хозяевам. Этот обычай держится и до сих пор у наших набожных простолюдинов.

Что касается одежды, то сношения с Востоком повели к тому, что среди зажиточных людей Московии стала все сильнее и сильнее распространяться азиатская роскошь: дорогие шелковые узорчатые и пестрые ткани, длинные златотканые одежды стали входить в обычай.

В сочинении Герберштейна находим любопытный рисунок, изображающий его самого в русской шубе, пожалованной ему великим князем, в русской меховой шапке и в сафьянных узорчатых сапогах.

Религия

Руссия как начала, так и до сего времени твердо пребывает в вере христианской по греческому закону. Ее митрополит некогда имел свое местопребывание в Киеве, потом во Владимире, ныне же в Москве 25. Митрополиты каждые семь лет посещали Руссию, подвластную литовцам, и возвращались оттуда с собранными деньгами. Но князь Витольд не захотел более допускать этого, именно для того, чтобы не вывозилось серебро из его областей. Собрав для того епископов, он поставил собственного митрополита, который ныне имеет свое пребывание в Вильне, столице Литвы. Хотя Литва и следует римскому закону, однако в ней видно русских храмов более, чем римских. Впрочем, русские митрополиты получают поставление от константинопольского патриарха.

Сигизмунд Герберштейн

Записки о Московии

Текст воспроизведен по изданию: Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М. МГУ. 1988

Перевод

Записки о Московии Сигизмунда, вольного барона в Герберштейне, Нойперге и Гутенхаге (Herberstain, Nеуреrg ет Guettenhag) 1. 1

К читателю.. 4

Записки о Московии Сигизмунда, барона, в Герберштейне, Нойперге и Гутенхаге. 5

Комментарии. 22

Записки о Московии Сигизмунда, вольного барона в Герберштейне, Нойперге и Гутенхаге (Herberstain, Nеуреrg ет Guettenhag) 1

Весьма краткое описание Руссии и Московии 2 , которая ныне состоит ее столицею (НГ Московия – главное государство в Руссии; составлено господином Сигизмундом, бароном в Герберштейне, Нойперге и Гутенхаге, верховным наследным камергером (Erbcamrer) и верховным наследным кравчим (Erbtruckhsess) Каринтии, советником римского королевского величества (короля) Венгрии и Чехии, камергером и президентом (казначейской) палаты Нижней Австрии.).

Сверх того, хорография 3 всей вообще Московитской державы (imperium) с упоминанием о некоторых ее соседях.

[Включены также различные] сведения [о религии и] о том, что не согласуется с нашей религией.

Наконец, разъясняется, какой там существует способ приема послов и обхождения с ними.

С присовокуплением описания двух путешествий в Москву.

Светлейшему государю и господину, господину Фердинанду, королю римскому, венгерскому и чешскому и прочая, инфанту Испании, эрцгерцогу австрийскому, герцогу бургундскому и вюртембергскому и многих областей герцогу, маркграфу, графу и господину, господину моему всемилостивейшему 4 .

Я читал, что некогда римляне, отправляя послов к народам отдаленным и неведомым, поручали им, помимо всего прочего, еще и тщательно записывать обычаи, учреждения и весь склад жизни того народа, у которого они пребывали послами. Со временем подобные записки стали правилом и после отчета о посольстве хранились в храме Сатурна в назидание потомству. Если бы такого порядка придерживались наши современники или близкие предшественники, то, думаю, в истории у нас было бы больше ясности и, конечно же, меньше пустых разговоров. Лично мне общение с иноземцами как дома, так и в чужих краях с ранних лет доставляло удовольствие; поэтому я охотно нес службу в посольствах, возлагавшихся на меня не только дедом Вашего величества г(осподином) Максимилианом 5 , государем мудрейшим, но также и Вашим величеством , по чьему приказу я не раз объезжал северные земли, в особенности же вторично посетил Московию вместе с товарищем по почету и путешествию, тогдашним цесарским послом, графом Леонардом Нугарола (a Nugarola) 7 . Среди земель, просвещенных таинством святого крещения, эта страна немало отличается от нас своими обычаями, учреждениями, религией и воинскими уставами. Итак, хотя по воле и по поручению блаженной памяти (divus) императора Максимилиана я ездил послом в Данию и Польшу 9 , а по смерти Его величества отправился от имени отечества через Италию и Францию, по суше и по морю, в Испании к могущественнейшему и непобедимейшему г(осподину) Карлу V 10 , императору римскому, родному брату Вашего величества, затем же по повелению Вашего величества снова побывал у королей Венгрии и Польши, и наконец, вместе с графом Николаем Зальм (de Salmis) и проч. был даже у самого Сулеймана (Solimanus) государя турецкого 11 , – и хотя и в других местах я знакомился не только мимоходом, но и весьма тщательно со многим, что без сомнения в высшей степени заслуживало бы записи и опубликования, все же мне не хотелось посвятить тот досуг, который уделяется мною от государственных обязанностей, повествованию о чем-либо из тех дел, отчасти потому, что они были красноречиво и подробно изложены раньше другими, отчасти же потому, что находятся ежедневно на глазах и на виду Европы. Но я предпочел дела московитские, гораздо более скрытые и не столь доступные ознакомлению с ними современников; эти дела я и решил описать, полагаясь преимущественно на два обстоятельства: на кропотливость своих разысканий и на свое знание славянского (slavonica) языка; и то, и другое очень помогло мне при написании этого трактата, каким бы он ни оказался. Правда, о Московии писали весьма многие, но большинство делало это с чужих слов, а именно: из более ранних Николай Кузанский 12 , а в наше время оставили как карты, так и записки Павел Иовий 13 – называю его имя с должным уважением к его высокой учености и памятуя о его огромном ко мне расположении – писатель, безусловно, красноречивый и очень достоверный, ибо пользовался весьма сведущим толмачом 14 , Иоанн Фабри 15 и Антоний Бид 16 ; кроме того, некоторые касались Московии не специально, а при описании ближайших к ней стран; к числу таковых принадлежит Олай Гот 17 , описавший Швецию, Матвей Меховский 18 , Альберт Кампенский 19 и Мюнстер 20 . Однако они никоим образом не могли заставить меня отказаться от предпринятого сочинения как потому, что я был свидетелем описываемых событий, так и потому, что, будучи там, я почерпнул некоторые сведения из заслуживающих доверия донесений; наконец, я долго и много беседовал при всяком случае о тех делах с очень многими лицами. Поэтому иногда я считал необходимым гораздо подробнее и пространнее – и пусть это не вызовет неудовольствие читателя – разъяснять то, что другими было просто упомянуто, но не разъяснено. Помимо этого, я пишу и о том, чего другие вообще не касались и что не могло стать известным никому, кроме посла. Вы же, Ваше величество, одобрили это мое намерение и желание и советовали мне со временем довести до конца начатое сочинение, пришпоривая, говоря по пословице, и без того бегущую лошадь; однако посольства и другие поручения Вашего величества никак не давали мне до сих пор возможности довершить начатое. Теперь же, когда я, повинуясь Вашему величеству, вернулся к прерванному труду, отдыхая, так сказать, за ним по временам от ежедневных занятий по австрийскому казначейству, я уже меньше опасаюсь недоброжелательства читателей, которые в наш крайне утонченный век, вероятно, потребуют от книги большего изящества слога. Достаточно и того, что я и самим делом, не имея возможности осуществить то же в слове, явил стремление к просвещению потомства и вместе с тем исполнил волю Вашего величества, выше которой для меня нет ничего. Поэтому посвящаю Вашему величеству настоящие записки о Московии, составленные мной гораздо более из стремления исследовать и обнаружить истину, чем блеснуть красноречием. Всепокорно поручаю и предаю себя покровительству Вашего величества, на службе которого я уже состарился, и молю Ваше величество удостоить книгу той милости и благосклонности, какими Вы всегда удостаивали самого ее автора. В Вене, в Австрии, первого марта MCXLIX года.

Вашего величества верный советник, камергер (Camerarius) и начальник австрийского казначейства Сигизмунд, вольный барон в Герберштейне, Нойперге и Гутенхаге (НГ Зигмунд, барон в Герберштейне, Нойперге и Гутенхаге, верховный наследный камергер и верховный наследный кравчий Каринтии и проч. желает благосклонному читателю счастья и блага.

После того как много говорилось и писалось о полночных странах мира, особенно о горах и истоках знаменитых рек, равно как и об обычаях и образе жизни народов; после того как, далее, от блаженной памяти императора Максимилиана 5 было отправлено не одно посольство к великому князю в Москву, которые сообщали о том много необычайного и даже кое-что (совсем) невероятное, случилось так, что и мне было поручено отправиться послом в те страны: в Польшу и Литву к королю Зигмунду и в Москву к великому князю Василию. (Lang) 6 , кардинал зальцбургский, человек весьма известный, опытный и почтенный, со всей серьезностью убеждал и увещал меня запоминать тамошние события (warhafftes), что я и делал с усердием, как памятуя о его советах, так и сам по себе, и записывал все настолько хорошо, как только мог. По моем возвращении упомянутый господин кардинал при мне просил императора не выслушивать меня о моем деле иначе, как только в его присутствии; так и было сделано. Но после кончины императора Максимилиана я был еще раз отправлен в те края нынешним римским королем и моим всемилостивейшим господином Фердинандом, причем мне было особо поручено и наказано вместе с послом Его императорского величества графом Леонардом Нугарола (Nugarolis) разузнать религиозные обряды 8 и прочие нравы и обычаи народа. Посему я снова расспрашивал и разузнавал о том, что записывал раньше, и что было многократно подтверждаемо многими свидетелями, принимал за достоверное. Поскольку после моего доклада о посольстве и моих рассказов я узнал, что они были благосклонно и милостиво восприняты Его императорским величеством и проч. и господином кардиналом, я посвятил эти написанные по-латыни (заметки) нынешнему высокочтимому римскому королевскому величеству и проч. и предал их печати, снискав похвалы многих ученых. Вскоре они были переведены на итальянский язык и тоже напечатаны, латинский же текст, кое в чем расширенный и улучшенный мной, был еще дважды напечатан в Базеле и в большом количестве продан на Франкфуртской ярмарке, т. е. общем базаре, так что во многих местах их ищут и не могут достать. По этой причине и по просьбам некоторых своих друзей я решил перевести их на немецкий язык для простых немцев, не сведущих в латыни, но имеющих желание основательно познакомиться с этим предметом. Хотя я и до того, и впоследствии совершил множество далеких путешествий, всякий раз с важным посольством: так, от императора Максимилиана я был послан к королю Христиерну 21 в Данию, к курфюрстам майнцскому, саксонскому, бранденбургскому и к двум братьям герцогам мекленбургским одновременно, также в Зальцбург, Айхштет, Баварию, несколько раз в Швейцарию (Aidgnoschaft) и затем в Венгрию, а по смерти милостивейшего императора Максимилиана по поручению своего отечества герцогства Штирийского через Венецию, Феррару, Болонью, Рим и Неаполь верхом, а оттуда в Испании морем, в Сардинию , Минорку, затем Ивису и Майорку, (где) меня застала сильная буря, затем через Францию, Пьемонт, Милан, Брешию, Верону, Виченцу и Фриуль снова на родину, и в другой раз от нынешнего римского королевского величества короля Фердинанда, моего всемилостивейшего господина, неоднократно в Венгрию и Чехию, много раз в Польшу и Литву, а также к немецким князьям, а затем ко всемогущему и удачливейшему Сулейману (Suleyman) императору турецкому,– я ничего не писал о тех краях, о нравах (тех) народов, ибо множество почтенных, известных и ученых (мужей) бывали там и бывают постоянно, о чем и писали, так что я не считаю возможным сделать это лучше их. Но о тех краях, в которых никто из писавших о них до сих пор, надо думать, не бывал, да и сейчас редко кто бывает, я хочу по приказу и дружескому совету довести до общего сведения, что я видел сам и что узнал благодаря согласному свидетельству многих. Я надеюсь, что для того, кому доведется побывать в тех странах или (говорить с) теми, кто приедет из тех стран, мои записки послужат основанием разведать все еще более подробно, дабы внести более определенности в знания о (предмете), столь долго пребывавшем в неизвестности. Встречая – и неоднократно – в моих писаниях такие вещи, как летосчисление от сотворения мира и прочее, что я почерпнул из тамошнего историописания и перенес сюда, пусть любезный читатель примет во внимание, что я ничего не хотел менять в пересказе того, что беру оттуда, желая привести как достоверное, так и их заблуждения. В моих разысканиях сильным подспорьем мне было (знание) латыни и славянского языка (Windisch), так что мне помогло то, из-за чего в юности я претерпевал тяготы, когда мне приходилось выслушивать от невежд много насмешек по поводу (изучения мной) славянского языка, как, впрочем, и из-за латыни многие называли меня обидным, с их точки зрения, прозвищем «доктор», что я, однако, почитал бы за честь, если бы полагал себя достойным этого (звания), и многими другими кличками, которые тем не менее не оттолкнули меня от (изучения) языков; я при всяком случае не стеснялся и не избегал говорить на них, поскольку со стороны (всякого) Другого счел бы это почетным и (свидетельством) образованности. Работа эта при моей ежедневной службе и моем возрасте – от своих семидесяти одного года я уже довольно устал – доставляет мне постоянные трудности по переводу на немецкий язык, ибо из-за порученной мне службы я не могу выбрать удобного времени и почаще проверять, чтобы все было переведено лучше и изящнее 22 . Поэтому я очень прошу всех, кто будет держать в руках мою работу, как она есть, благосклонно принять и прочесть ее и с пользой для себя применить мой многотрудный опыт, ибо я писал это ради общей пользы, пусть худо, но правдиво.) 23 .

К читателю

Собираясь описывать Московию, которая является главой Руссии и простирает свое владычество над обширными областями Скифии 24 , мне, благосклонный читатель, непременно нужно будет упомянуть в настоящем сочинении о многих северных странах, которые не были достаточно известны не только древним, но и современным писателям. Поэтому мне придется иногда разногласить с их сочинениями; а дабы мое мнение по этому вопросу не показалось кому-либо подозрительным или высокомерным, я заявляю, что я, как говорится, воочию видел и осмотрел Московию, и при том не раз, а дважды, исполняя обязанности посла блаженной памяти императора Максимилиана и его внука римского короля господина Фердинанда; большую же часть моих сведений я почерпнул от обитателей той земли, столь же сведущих, сколь и заслуживающих доверия; кроме того, я не довольствовался сообщениями одного или двух, а опирался на согласные сведения многих 25 . Итак, поддерживаемый, помимо всего, благодетельным знанием славянского языка, который совпадает с русским и московитским, я записал это не только понаслышке, но и как очевидец, и не напыщенным слогом, а простым и ясным, и предал памяти потомства.

Известно, что всякий народ имеет свой особый способ произношения; точно так же и русские, сочетая и соединяя всевозможно свои буквы, выговаривают их необычным для нас способом, так что, если не наблюдать их произношения со всем старанием, то невозможно будет ни удачно спросить их о чем-нибудь, ни узнать от них что бы то ни было наверное. А так как я в описании Руссии сознательно пользовался русскими словами при обозначении предметов, местностей и рек 26 , то хочу сразу кратко сказать о значении некоторых сочетаний букв 27 ; заметив их, читатель во многом облегчит себе понимание, а может быть, и свое будущее исследование.

Хотя русские пишут и произносят имя Basilius (Василий) через согласную w, но раз у нас укоренилось писать и произносить его через b, то я не счел нужным писать это слово через w. Букву с, стоящую перед придыханием, надо передавать не [через ci или schi], как это в обычае у большинства народов, а через khi, почти, наподобие немцев, как, например, в слове Chiowia (Киев), chan (хан), Chlinow (Хлынов), Chlopigrod (Хлопигород) и т. д.

Если же эта буква предшествует двойному (звуку) z, то она должна быть произносима несколько звучнее, как, например, Czeremissae (черемисы), Czernigo (Чернигов), Czilma (Цильма), czunkas (чункас) и т. д.

[Вопреки обыкновению других славян] русские произносят букву g как придыхательное h, почти на чешский лад. Поэтому хотя они и пишут Iugra (Югра), Wolga (Волга), но произносят все же Iuhra, Wolha 28 .

Буква i по большей части обозначает согласный, как, например, в словах Iausa (Яуза), Iaroslaw (Ярослав), Iamma (Яма), Ieropolchus (Ярополк) и т. д.

Th они обыкновенно произносят как ph; таким образом Theodorus они выговаривают Pheodorus [или Feodorus] (Федор).

Если v обозначает согласный, то вместо нее я ставил букву vu, которую немцы передают через двойной b 29 , т. е. w, как например Wolodimeria (Владимир), Worothin (Воротынск), Wlodislaus (Владислав). [Та же самая буква, стоящая в середине или конце слова, получает значение и звучание греческой буквы phi, у нас ph как, например,] Ozakow (Очаков), Rostow (Ростов), . Поэтому читатель должен тщательно наблюдать за значением этой буквы, иначе, неправильно произнося ее везде одинаково, он может показаться спрашивающим и подразумевающим разные вещи. [Кроме того, при переводе русских летописей (annales) 30 и при рассказе об их (русских) происхождении и деяниях мы применяли не то летосчисление, которое принято у нас, а то, которое применяют они сами 31 , дабы, исправляя их писания, не оказаться исправителями более, нежели верными переводчиками.]

Записки о Московии Сигизмунда, барона, в Герберштейне, Нойперге и Гутенхаге

О происхождении (НГ латинского) названия Russia (HГ по-немецки именуемой Reissen) существуют различные мнения. Одни полагают, что оно произведено от (имени) Русса (Russus), брата [или внука (племянника?) (nepos)] польского (Polonorum, Polln) государя Леха (Lech) 32 , поскольку этот (Русс) был-де государем (Landtsfuerst) русских. Другие ведут его от имени [весьма] древнего города Русы (Russum), неподалеку от Новгорода Великого (Nowogardia magna, Grofineugarten). Есть и такие, которые объясняют это название смуглостью (fuscus, braun-schwarz) жителей 33 . Однако большинство считает 34 , что «Руссия» – это измененное имя «Роксолания» (Roxolania) 35 . Сами же московиты (HГ русские), отвергая подобные мнения, как не соответствующие истине, уверяют, будто их страна изначально называлась «Россея» (Rosseia), а имя это указывает на разбросанность и рассеянность ее народа, ведь «Россея» на русском языке и значит «разбросанность» или «рассеяние». Это мнение, очевидно, справедливо, так как и до сих пор различные народы живут вперемежку с обитателями Руссии, в которую повсюду вклиниваются, разделяя ее, иные земли. {[Из священного писания мы знаем, что словом «рассеяние» пользуются и пророки 36 , когда говорят о расселении народов. Однако таким способом имя руссов можно вывести из греческого или даже халдейского корня, например, от слова «течение», по-гречески rouV, или от арамейского 37 Resissaia или Ressaia, что обозначает «разбрызгивание». Подобным образом евреи и галлов 38 и умбров 39 назвали от Gall и Gallim, а также от Umber, что значит потоки, дожди и наводнения, чтобы тем самым указать, что эти народы – мятущиеся в бурные, или племя вод.]} Но каково бы ни было происхождение имени «Руссия», народ этот, говорящий на славянском языке, исповедующий веру Христову по греческому обряду, называющий себя на родном своем языке Russi, а по-латыни именуемый Rhuteni, столь умножился, что либо изгнал живущие среди него иные племена, либо заставил их жить на его лад, так что все они называются теперь одним и тем же именем «русские».

Славянский язык, ныне искаженно именуемый склавонским (Sclavonica) 40 , распространен весьма широко: на нем говорят далматинцы (Dalmatae, Dalmatiner), босняки (Bossnenses, Bossner), хорваты (Chroati, Chrabaten), истрийцы (Istrii, Isterreicher) и далее вдоль Адриатического моря до Фриуля, карны (Carni, Carster), которых венецианцы (НГ и итальянцы (Waelhisch)) называют карсами (Charsi), а также жители Крайны (Саrniolani, Crainer), каринтийцы (Carinthii, Khaerner) до самой реки Дравы (Dravus, Traa), затем штирийцы (Stirii, Steyrer) (НГ в четырех милях) ниже Граца (Graetz) вдоль Мура (Muer) до Дуная (НГ и далее по Драве и Саве (Saw)), мизийцы (Mysii, Mysy), сербы (Servii) (НГ которых мы теперь обычно именуем Sirven и Raetzen 41 ), болгары (Bulgarii) и другие, живущие до самого Константинополя; кроме них чехи (Behemi, Beham), лужичане (Lusacii, Lausitzer), силезцы (Silesii, Schlesier), моравы (Moravi, Marher) и обитатели берегов реки Вага (Vagus, Waag) в Венгерском королевстве 42 , а еще поляки и русские [властвующие над обширными территориями] и черкесы-пятигорцы (Circasi-Quinquemontani, Circassen in fuenff pergen) у Понта и, наконец, остатки вандалов (Vandali, Wenden), живущие кое-где на севере Германии за Эльбой. Все они причисляют себя к славянам, хотя немцы, пользуясь именем одних только вандалов» называют всех, говорящих по-славянски, одинаково вендами (-,Wenen), виндами (Windi) или виндскими (народами) (Windische) (HГ Этим языком при письме и богослужении пользуются молдаване (Moldauer) и прочие соседние с ними валахи (Wallachen), в просторечии говорящие, однако, на другом языке. Многие утверждают в своих сочинениях, что и у македонцев родным языком был и является до сих пор славянский, который у них называется Syrvisch.) 43 .

Руссия граничит с Сарматскими горами (montes Sarmatici, Sarmatisch gebuerg) 44 , расположенными неподалеку от Кракова , а раньше простиралась вдоль реки Тираса, что на языке тамошних жителей именуется Днестром (Nistrus) 45 , до Понта Эвксинского (НГ иначе зовущегося Черным (Schwarz) или, по-итальянски, Великим морем) и реки Борисфена (НГ по-русски именуемого Днепром (Nieper)), однако несколько лет тому назад турки захватили находящуюся в устье Тираса Альбу (Alba, Weissenburg), иначе именуемую Монкастро (Moncastro) 46 , которая принадлежала валашско-молдавскому (государю) (Walachus Moldaviensis) (НГ молдавскому воеводе (Voyvode in der Molda)) 47 . Да и (НГ татарский (Tartarisch) царь, которого русские называют «(царь) на Перекопе» (im Ргесор) 48 , а по-латыни зовущийся) царь таврический (Thauriciae) 48 , перейдя Борисфен, подверг разорению обширные пространства, после чего построил здесь две крепости; одна из них, что близ устья Борисфена, называется Очаков (Oczakow) 49 и сейчас также находится в руках турок. Ныне местность между устьями обеих рек (НГ Днестра и Днепра) являет собой пустыню. Поднявшись оттуда вверх по Борисфену, увидишь на левом берегу город Черкассы (Circas) 50 , а еще выше (НГ Канев (Caynow) и) весьма древний город Киев (Chiovia, Chiow), некогда столицу Руссии (НГ и резиденцию князя.). На другом берегу Борисфена там простирается Северская (Sewera) 51 область, до сих пор еще обитаемая. Прямо на восток оттуда находятся истоки Танаиса 52 . Двигаясь затем вдоль Танаиса (так! – А. Н. ) (secundum Tanaim) (НГ долгим путем вниз от названных рек (Днепра и Дона? – А. Н. ) (von denselben fluessen... hinab)) до слияния рек Оки (Осса) и (НГ Волги (Volga), именуемой по-гречески) Pa (Rha) 53 и миновав обширные просторы по ту сторону Ра, придешь к Северному морю (mare Septentrionale, Моer gegen Mitternacht); если возвращаться оттуда вдоль владений шведского короля вдоль Финляндии и Ливонского залива 54 через Ливонию (Liwonia, Leiffland) 55 , Жемайтию (Samogitia, Sameitn) 56 , Мазовию (Masovia, Mass) 57 и Польшу, то окажешься в конце концов снова у Сарматских гор. Внутри (этого круга) только две нерусские области – Литва (Lithwania, Lythen) и Жемайтия; расположенные среди русских, они говорят, однако, на своем языке и принадлежат латинской церкви; впрочем, живут в них большей частью русские.

Руссией владеют ныне три государя 58 ; большая ее часть принадлежит [великому] князю московскому, вторым является великий князь литовский (-, in Littn), третьим – король польский, сейчас владеющий как Польшей, так и Литвой.

59 О происхождении своем им известно только то, что сообщают их летописи. Перескажем их. Это народ славянский от колена Иафетова; некогда он обитал на Дунае, где сейчас Венгрия и Болгария. Расселившись и рассеявшись затем по различным землям, они стали называться по этим местностям: моравы – по реке (НГ Мораве (March)), другие – чехи (Ozechi), иначе богемцы 60 , а также хорваты, белы (Bieli) 61 , [серблы (Serbli), т. е.] сербы (Serbii); севшие на Дунае назвались хорутанами (Choruthani) 62 ; изгнанные валахами пришли к Висле (Istula, Weixl) и получили имя лехов (Lechi) от некоего Леха, князя польского, – вот почему и до сих пор поляки зовутся лехами; прочие – литовцы, мазовшане (Masovii, Masovithn), поморяне (Pomerani, Pommern) 63 ; севшие по Борисфену возле нынешнего Киева назвались полянами (Poleni), другие древлянами (Drewliani), т. е. обитателями лесов, жившие между Двиной (Dwina) и Припятью (Peti) получили имя дреговичей (Dregovici), у впадающей в Двину реки Полоты (Polta) – полочане (Polentzani), поселившиеся у озера Ильмень (Ilmen), завладели Новгородом и избрали себе государем Гостомысла (Gostomissel) 64 , назвавшиеся северянами (Seweri) или северскими (Sewerski) жили по рекам Десне (Desna) и Суле (Sula), а кривичи (Chriwitzi)– выше истоков Волги (Wolha) и Борисфена, столицей у них была крепость Смоленск (Smolensco). Вот что говорят их летописи 59 .

65 Кто вначале правил Руссией, неизвестно, так как память о них не дошла до потомства из-за отсутствия у них письменности. Но в 6406 году от сотворения мира константинопольский царь Михаил дал болгарам славянские буквы, и тогда только они (русские) стали вести летописи и записывать как современные события, так и то, что узнавали от предков и долго хранили в памяти 65 . 66 Согласно этим летописям, с некоторых русских (племен) взимал дань беличьими шкурками 67 с каждого дома народ хазар (Coseri) 68 : кроме того, ими правили и варяги (Varegi) 69 . 66 Однако ни про хазар: кто они и откуда, ни про варягов никто не мог сообщить мне ничего определенного, помимо их имени. Впрочем, поскольку сами они называют Варяжским морем (mare Varegum, Varetzkhoye morye) море (НГ Немецкое (Teutsch Моer), по-латыни) Балтийское (mare Baltheum) (НГ которое немцы называют Peld) а кроме него и то (НГ Прусское и Лифляндское моря), которое отделяет от Швеции Пруссию, Ливонию и часть их собственных владений, то я думал было, что вследствие близости (к этому морю) князьями у них были шведы, датчане или пруссы. Однако с Любеком (Lubeca, Lubegkh) и Гол-штинским (Holsatia, Holstain) герцогством граничила когда-то область вандалов со знаменитым городом Вагрия, так что, как полагают, Балтийское море и получило название от этой Вагрии (Wagria) 70 ; так как и до сегодняшнего дня это море, равно как и залив между Германией и Данией, а также между Швецией, с одной стороны, и Пруссией, Ливонией и приморскими владениями Московии – с другой, сохранили в русском языке название «Варяжское море» (Waretzokoie morie), т. е. «море варягов», так как, более того, вандалы тогда не только отличались могуществом, но и имели общие с русскими язык, обычаи и веру, то, по моему мнению, русским естественно было призвать себе государями (-, Herrschaften) вагров, иначе говоря, варягов, а не уступать власть чужеземцам, отличавшимся от них и верой, и обычаями, и языком. 71 Итак, однажды между русскими возник спор о верховной власти (principatus, Fuerstentumb), из-за которой начались у них, распаляемых взаимной ненавистью, великие распри. Тогда Гостомысл, муж благоразумный и уважаемый новгородцами, посоветовал отправить послов к варягам, чтобы просить трех братьев, бывших там в большом почете, принять власть. Последовав этому совету, послали просить в государи (НГ принять власть и правление (Regiment oder Regierung)) трех родных братьев, которые по прибытии поделили между собой державу, добровольно врученную им русскими. Рюрик (Rurick) получил княжество Новгородское и сел в. Ладоге (Ladoga) в тридцати шести немецких милях вниз от Новгорода Великого. Синеус (Sinaus) сел на Белом озере (Albus lacus, Weissensee), Трувор (Truwor) же – в княжестве Псковском (Plescoviensis, Plesco) в городе Изборске (Swortzech, Swortzoch) 71 . 72 Если верить бахвальству русских, эти три брата вели свой род от римлян, как и, по его собственным словам, нынешний московский государь (НГ великий князь). Согласно летописям, братья явились в Руссию в 6370 году по сотворению мира. Двое из них умерли, не оставив наследников, и всеми княжествами завладел остававшийся в живых Рюрик, поделивший крепости между своими друзьями (amici, Freunde) и слугами 72 . 73 Умирая, он поручил своего малолетнего сына Игоря (Igor) вместе с царством (-, Reich) одному своему родственнику (HГ ближайшему другу (naechster Freund)) Олегу (Olech), который присоединил много новых земель. Он ходил войной на самую Грецию и даже осаждал Константинополь (Bisantium, Constantinopl), правил тридцать три года, но однажды, наступив на череп своего давно погибшего коня, был укушен ядовитым червем (vermis, ain vergiffts thier), отчего и умер 73 . 74 По его смерти правил Игорь, женившийся на Ольге (Olha) из Пскова (Plescowia, Plesco). В своих далеких военных походах он достигал даже Гераклеи и Никомидии, однако в конце концов был побежден и бежал. Впоследствии его убил древлянский государь Мальдитт (Maldittus) в местности под названием Коростень (Coreste, Coresto), где его и похоронили 74 . 75 Святослав (Swatoslaus), сын его, был еще ребенком и по годам своим не мог управлять царством (-,Regiment), которое временно взяла в свои руки его мать Ольга. Двадцать древлянских послов, явившихся к ней с предложением выйти замуж за их государя, Ольга приказала закопать живьем, а к древлянам отправила своих послов, требуя от них сватов более многочисленных и знатных, коль скоро они желают видеть ее своей государыней и госпожой. Вскоре к ней прибыли еще пятьдесят избранных мужей (selecti viri, fuernembliche), но она сожгла их в бане, сама же вновь послала к древлянам сообщить о своем прибытии, чтобы те готовили мед (aqua mulsa, Met) и все остальное, что по обычаю требуется для поминовения покойного супруга. Прибыв к ним и оплакав мужа, Ольга напоила допьяна и перебила пять тысяч древлян. Затем она вернулась в Киев и выступила против древлян с войском, разбила их и преследовала до самой крепости, которую осаждала целый год, после чего заключила мир, потребовав в качестве дани с каждого дома по три голубя и по столько же воробьев. Получив птиц, Ольга велела привязать им под крылья некие огненосные снаряды (ignea instrumenta, Fewrwerch) и отпустить их. Разлетевшись, голуби вернулись в привычные жилища, и в крепости возник пожар. Жители, выбегавшие из горящей крепости, были либо перебиты, либо, попав в плен, были проданы в рабство. Так Ольга захватила все древлянские крепости и отомстила за убийство мужа. Затем она вернулась в Киев 75 . 76 В 6463 году от сотворения мира Ольга отправилась в Грецию, где приняла крещение при константинопольском царе Иоанне, получив новое имя «Елена». Вернувшись по крещении домой с богатыми дарами от царя, она стала первой христианкой из всех русских, так что летописи, говоря об этом, сравнивают ее с солнцем: как солнце освещает этот мир, так и Ольга просветила Руссию верой христовой. Однако подвигнуть к крещению своего сына Святослава она не смогла 76 . 77 Святослав отличался храбростью и решительностью, и, возмужав, сразу же начал походы, подвергая себя всем опасностям войны. В походе он запрещал своим воинам обременять себя какой бы то ни было поклажей, не исключая даже посуды, питался одним только жареным мясом, а спал на земле, подложив под голову седло. Победив болгар и дойдя до самого Дуная, он сел в городе Переяславе (Pereaslaw), сказав матери и советникам: «Вот где моя настоящая столица – в середине моей державы. Из Греции ко мне везут паволоки (Panodocki – так! – А. Н. ), золото, серебро и всевозможные фрукты, из Венгрии – серебро и коней, из Руссии – меха (Schora), воск, мед, рабов». Мать же отвечала ему: «Скоро уже я умру, похорони меня, где захочешь». Через три дня она умерла 77 . Владимир (Wolodimerus), ее внук по сыну, когда крестился, причислил ее к лику святых; я слышал, ей посвящен день 11 июля 78 . 79 Правивший по смерти матери Святослав поделил области между сыновьями: Ярополк (Ieropolchus) получил Киев, Олег – древлян, а Владимир – Новгород Великий, так как новгородцы сами просили Владимира себе государем по совету некоей женщины по имени Добрыня (Dobrina). Добрынл и Малуша (Maluscha) были двумя дочерьми новгородского гражданина (HГ или жителя (Inwoner)) по имени Калуфча Малый (Calufcza parvus, Caluwtza der khiain); Малуша, будучи в услужении (in gynaecio) у Ольги, зачала от Святослава и родила Владимира 79 . 80 Позаботившись о сыновьях, Святослав вернулся в Болгарию, где осадил и взял город Переяслав, а затем объявил войну царям Василию и Константину. Они через своих послов просили у него мира, выведывая, сколько у него войска, под лживым предлогом, будто хотят заплатить дань по числу воинов. Узнав это число, они собрали свое войско, встретившись с которым русские были устрашены его многочисленностью. Заметив колебание своего войска, Святослав сказал: «Русские, я не вижу места, где мы могли бы надежно укрыться; поэтому, не желая предать русскую землю врагу, я решил либо мужественно погибнуть в сражении, либо добиться победы. Ведь стойко сражаясь, я, если и паду, обрету бессмертную славу, если же побегу – то вечный позор. Некуда бежать окруженному бесчисленным врагом, поэтому стану крепко и в первом ряду подвергну себя всем опасностям за отечество». Воины отвечали ему: «Где твоя голова, там и наша». Ободрив воинов, Святослав бросился на стоявшего против него врага и сильным натиском опрокинул его. После этого он стал опустошать греческую землю, и тогда прочие греческие князья (principes) приступили к нему с дарами. Как повествует летопись, Святослав с презрением отверг поднесенные в дар золото и паволоки (panadockmi, Panadogkhen – так! – А. Н.), зато принял присланные греками в другой раз платье и оружие. Пораженные такой доблестью, греки, собравшись, сказали своим царям: «И мы хотим такого царя, который бы любил более всего не золото, а оружие». Двигавшегося на Константинополь Святослава греки сумели отвратить от своих пределов только огромной данью 80 . 81 В конце концов в 6480 (НГ 6484) году от сотворения мира Куря (Cures), государь печенегов (Pieczenigi), убил его из засады, а из его черепа сделал себе чашу в золотой оправе, написав на ней так: «Ища чужое, потерял свое» 81 . 82 После смерти Святослава один из его вельмож по имени Свенельд (Swadolt – так! – А. Н. ) явился к Ярополку в Киев, домогаясь от него с большой настойчивостью прогнать [с царства] брата Олега за то, что тот убил его сына Люта (Luta). Поддавшись его уговорам, Ярополк пошел войной на брата и разбил его древлянское войско. Олег пытался спастись бегством в одну из крепостей, но его не впустили туда свои же, так что в давке он был сброшен с моста. Многие попадали на него, и несчастный был задавлен. Взяв крепость, Ярополк стал искать брата; взглянув на принесенное ему тело, которое нашли среди трупов, Ярополк воскликнул: «Свенельд, вот чего ты желал!» Затем Олег был погребен. Узнав об убийстве и погребении Олега, Владимир оставил Новгород и бежал за море к варягам, а Ярополк послал в город своего наместника и стал монархом всей Руссии. Владимир вернулся с варяжской подмогой и изгнал из Новгорода братня наместника. Зная, что Ярополк замышляет войну против него, Владимир сам выступил против брата. Между тем он послал к псковскому (Pescoviae – так! – А. Н. ) государю Рогволоду (Rochwolochda), также пришедшему туда из варягов, просить в жены его дочь Рогнеду (Rochmida – так! – А. Н. ). Зная, что Владимир родился от незаконной наложницы, она не захотела выйти за него, предпочтя ему брата Ярополка, на скорое сватовство которого она надеялась. Отвергнутый Владимир объявил Рогволоду войну и убил его вместе с двумя сыновьями, дочь же его Рогнеду сделал своей женой. После этого он двинулся против брата на Киев. Ярополк не осмелился сразиться с ним и заперся в Киеве. Осадив Киев, Владимир тайно послал гонца к Блуду (Blud), ближайшему советнику Ярополка; с почетом именуя Блуда отцом, он просил его совета, как погубить брата. Вняв просьбе Владимира, Блуд обещал сам убить своего господина, Владимир же пусть-де пока штурмует крепость. Тем временем он убедил Ярополка, доверявшего своему советнику, покинуть крепость, так как якобы многие из окружавших его приняли сторону Владимира, и бежать в Родню (Roden), в устье Роси (Iursa– так! – А. Н. ), где брат не сможет его настигнуть. Но Владимир, овладев Киевом, подвел войско к Родне и осадил Ярополка. Не в состоянии переносить тяжкой и длительной осады, измученный голодом, Ярополк был наущаем Блудом пойти на мир с братом, значительно превосходящим его в силах. Владимиру же, напротив, Блуд сообщил, что вскоре предаст и доставит к нему брата. Ярополк, поддавшись на уговоры, отдал себя во власть и на милость Владимира, добровольно изъявив согласие довольствоваться всем, что тот ни пожалует ему. Такое предложение весьма обрадовало Владимира. Вскоре после этого Блуд уговорил своего господина пойти к Владимиру, хотя Варяжко (Werasco, Waresco), другой советник Ярополка, решительно возражал против этого. Однако Ярополк пренебрег советом последнего и отправился к брату. Когда он входил в ворота, два варяга убили его на глазах Владимира, наблюдавшего с некоей башни. Совершив это, Владимир насильно овладел женой брата, гречанкой, некогда монахиней: она и от Ярополка понесла раньше, чем он (Ярополк) на ней женился 82 . 83 В Киеве Владимир воздвиг множество идолов. Первый, по имени Перун (Perum, Perun), был деревянный, но с серебряной головой; остальные назывались Услад (Uslad), Хорс (Corsa), Даждьбог (Daswa–так! – А. Н. ), Стрибог (Striba), Симаргл (Simaergla) и Мокошь (Macosch). Всем им, иначе именовавшимся кумирами (Cumeri), он приносил жертвы. Жен у него было очень много. От Рогнеды (Rochmida) родились у него Изяслав (Isoslaus), Ярослав (Ieroslaus, Iaroslaw), Всеволод (Serwoldus, Sewold) и двое дочерей, от гречанки – Святополк (Swetopolchus, Swatopolch), от чехини– Заслав (Saslaus) 84 , а от другой чехини – Святослав и Станислав (Stanislaus), от болгарыни – Борис (Boris) и Глеб (Chleb). Кроме того, в Вышгороде (in alto castro, im hohen Schlofi) у него было триста наложниц, в Белгороде (Bielgrad) – также триста, в Берестове селе (in Berestowo, Seiwi; in Berostow und Seiwi) – двести 83 . 85 После того как Владимир начал без помех единовластно править Руссией, к нему стали приходить из разных стран послы, убеждая его принять их веру. Видя различие вер, он и сам отправил собственных послов разузнать про все условия и обряды отдельных вер. Наконец, когда он избрал христианскую веру по греческому обряду, предпочтя ее всем другим, то отправил послов в Константинополь к царям Василию и Константину, обещая принять со всеми своими подданными веру христову и вернуть грекам Корсунь (Corsun) и все остальное, чем он завладел в Греции, если они дадут ему в жены их сестру Анну. По достижении соглашения условились во времени и выбрали местом Корсунь. Когда цари явились туда, Владимир был окрещен, и вместо имени Владимир его нарекли Василием. После брачного торжества, согласно обещанию, он вернул Корсунь и все прочее 86 . Это совершилось в 6496 (НГ 6469) году от сотворения мира. С того времени Руссия пребывает в христовой вере 85 . Анна умерла на двадцать третьем году после свадьбы, Владимир же скончался на четвертом году после смерти жены 88 . Он основал город между реками Волгой и Окой, который назвал по своему имени Владимиром (Wolodimeria) и сделал его столицей Руссии 89 . Он почитается среди святых наравне с апостолами, и празднование ему справляется ежегодно 15 июля 90 . По смерти Владимира сыновья его ссорились между собой, предпринимая различные попытки захватить [царскую] власть и сражаясь друг с другом, так что более сильный угнетал меньшего и более слабого или даже прогонял его из царства (НГ Как Владимир принял в 990 году 87 крещение ради Анны, так и Мешко (Miesco) польский – ради Добровки (Dobrowkha), дочери чешского князя Болеслава в 965 году. Также и Ягайло (Jagello), великий князь литовский – ради Ядвиги (Hedwig), дочери короля Людвига венгерского и польского. Но он получил с невестой в 1383 году королевство Польское.). Святополк 91 , захватив силой Киевское княжество, назначил убийц покончить с его братьями Борисом и Глебом. По убиении им изменили имена: одного назвали Давидом, другого – Романом, и они были причислены к лику святых; памяти их посвящен 24-й день июля 92 . Продолжая ссориться, братья не совершили ничего, достойного упоминания, если не говорить об изменах, кознях, вражде и междоусобных войнах. Сын Всеволода Владимир, по прозвищу Мономах 93 , снова обратил всю Руссию в монархию, оставив после себя некоторые инсигнии, которые и поныне еще употребляются при коронациях государей. Владимир умер в 6633 году от сотворения мира. После него ни сыновья его, ни внуки не совершили ничего, достойного упоминания, до времен Георгия и Василия 94 , которых победил и убил в войне татарский царь Батый (Bati) 95 ; он выжег и разграбил Владимир, Москву и добрую часть Руссии. С того времени, т. е. с 6745 года от сотворения мира, вплоть до нынешнего Василия 96 почти все государи Руссии не только были данниками татар, но и отдельные княжества назначались тем русским, которые добивались этого, по усмотрению татар 97 . Хотя татары и решали путем разбора и расследования тяжбы, возникавшие между русскими о преемстве [в княжениях] или из-за наследств, тем не менее между русскими и татарами все же возникали частые войны; между братьями же происходили разные смуты, изгнания и мены [на царстве и в княжениях]. Например, герцог Андрей Александрович добился великого княжения; когда же его занял Димитрий, то его брат Андрей, выпросив у татар войско, выгнал его и сотворил много нечестия в Руссии 98 . 99 Равным образом и герцог Димитрий Михайлович убил у татар герцога Георгия Даниловича. Узбек (Asbeck) 100 , татарский царь, схватил Димитрия и подверг его смертной казни 99 . 101 Был также спор и о [великом] княжении Тверском (Twer). Когда герцог Симеон Иванович попросил его у татарского царя Джанибека (Zanabeck), тот потребовал с него [годовой] дани; но (татарские) вельможи (НГ советники), подкупленные подарками (Симеона), ходатайствовали за него и добились того, чтобы он не платил 101 . 102 Затем в 6886 году великий князь Димитрий победил в войне великого царя татарского по имени Мамай (Mamaij). На третий год после этого он снова нанес ему такое сильное поражение, что земля была завалена трупами более чем на тринадцать миль 102 . 103 На второй год после этой битвы нагрянул татарский царь Токтамыш (Tachtamisch), разбил Димитрия, осадил и занял Москву; убитых выкупали для погребения по восемьдесят одному рублю (rublum), всего же было заплачено 3000 рублей 103 . 104 Великий князь Василий, который правил в 6907 году, занял Булгарию (Bulgaria, Bulgern), расположенную на Волге, и выгнал оттуда татар 104 . оставил единственного сына Василия, но не любил его, так как подозревал в прелюбодеянии свою жену Анастасию 105 , от которой тот родился; поэтому, умирая, он оставил великое княжение Московское не сыну, а брату своему Георгию 106 . 107 Но большинство [бояр] примкнуло все же к его сыну, как к законному наследнику и преемнику. Заметив это, Георгий спешит к татарам, умоляя царя вызвать Василия и разобрать, кому из них по праву принадлежит (НГ великое) княжение. Когда царь, по внушению одного из своих советников, который держал сторону Георгия, стал в присутствии Василия решать дело в пользу Георгия, то Василий припал к коленям царя и стал просить, чтобы ему позволено было высказаться. Получив тотчас согласие царя, он сказал: «Хотя ты произнес свое решение на основании грамоты (человека уже) мертвого (literae mortuae, ain todter brieff), все же я уверен, что моя грамота, которую ты дал мне, скрепив золотой печатью, с указанием, что желаешь облечь меня великим княжением, доселе еще действительна (vivus) и имеет гораздо более важное и существенное значение». Тем самым он просит царя, чтобы тот, памятуя о своих словах, соблаговолил исполнить обещание. На это царь ответил, что гораздо справедливее исполнить обещание, данное в грамоте живого (literae vivae, lebendiger brief), чем принимать в расчет мертвую. В конце концов он отпустил Василия, даровав ему (НГ великое) княжение. Негодуя на это, Георгий собрал войско и прогнал Василия. Василий перенес это спокойно и удалился в оставленное ему отцом Углицкое (Uglistz, Uglitz) княжество, Георгий же до конца жизни без помех владел великим княжением, отказав его по завещанию своему племяннику Василию. Этим были оскорблены лишенные наследства сыновья Георгия Андрей и Димитрий, и потому осадили Москву. Узнав об этом, Василий, удалившийся в монастырь святого Сергия, немедленно разослал лазутчиков и расставил караулы, приняв меры на случай внезапного нападения. Зная об этом, упомянутые двое братьев, посовещавшись, посылают туда несколько повозок, посадив в них вооруженных воинов, как будто бы с грузом товаров. Поездив туда-сюда, эти повозки остановились, наконец, под ночь возле караулов. Пользуясь этим удобным случаем, воины глубокой ночью неожиданно выскочили из повозок, напали на караульных, не подозревавших никакой опасности, и взяли их в плен. В монастыре в плен был захвачен и Василий; затем его ослепили и вместе с женой отправили в Углич. Через некоторое время Димитрий, видя, что (НГ подданные и) вся знать враждебна ему и переходит на сторону слепого Василия, не мешкая, убежал в Новгород, оставив сына Иоанна, у которого впоследствии родился Василий Шемячич (Semeczitz) 108 , содержавшийся в оковах еще в бытность мою в Московии; подробнее о нем ниже. Димитрий же слыл под прозвищем Шемяка (Semecka, Schemekha) 109 , поэтому все его потомки и прозываются Шемячичи. В конце концов великим княжением мирно завладел Василий Слепой, сын Василия 107 . После смерти Владимира Мономаха вплоть до этого Василия в Руссии не было монархов (НГ верховных (правителей) (der oebere), а только князья, над которыми верховными (правителями) были татары.). Сын же этого Василия, по имени Иоанн 110 , был весьма удачлив. Именно, как только он женился на Марии, сестре [великого] герцога тверского, он изгнал шурина и захватил [великое] княжение Тверское, а затем и Новгород Великий; впоследствии ему подчинились и все другие государи 111 , кто под впечатлением величия его деяний, кто под давлением страха. Продолжая и далее вести свои дела столь же счастливо, он усвоил себе титул [великого князя владимирского, московского и новгородского] и наконец стал величать себя монархом всей Руссии 112 . От Марии у этого Иоанна был сын, по имени Иоанн 113 , которого он женил на дочери знаменитого Стефана, великого воеводы (Waiavoda,-) молдавского, победителя Мухаммеда (Mahumet, Machmet) царя (НГ императора) турецкого 114 , (НГ королей) Матвея венгерского 115 и Иоанна Альберта польского 116 . По смерти первой супруги Марии Иоанн Васильевич женился вторично на Софии, дочери Фомы, который некогда владел обширным (царством) в Пелопоннесе и был сыном Эммануила, царя константинопольского, из рода Палеологов. От Софии у Иоанна было пять сыновей: Гавриил, Димитрий, Георгий, Симеон и Андрей. Он наделил их наследством еще при жизни 117 . Монархию (НГ Великое княжение) он предоставил первородному Иоанну (НГ сыну от первой жены и короновал (eingesetzt) его согласно обряду) 118 , Гавриилу приказал Новгород Великий, прочим даровал остальное по своему усмотрению. Первородный Иоанн умер (НГ при жизни отца), оставив сына Димитрия, которому дед, согласно обычаю, и предоставил монархию (НГ Великое княжение) вместо покойного отца 119 . Говорят, Софья была очень хитра, и по ее наущению князь делал многое. Рассказывают, что, между прочим, она убедила мужа лишить монархии (НГ Великого княжения) внука Димитрия и поставить на его место Гавриила. По настоянию жены князь заключил Димитрия в тюрьму и держал его там. Только перед смертью (НГ когда священники взывали к его совести) он призвал к себе Димитрия и сказал ему: «Дорогой внук, я согрешил перед богом и тобою, заключив тебя в темницу и лишив законного наследства. Поэтому молю тебя, отпусти мне обиду, причиненную тебе, будь свободен и пользуйся своими правами». Растроганный этой речью Димитрий охотно простил деду его вину. Но когда он вышел от него, то был схвачен по приказу дяди Гавриила и брошен в темницу. Одни полагают, что он погиб от голода и холода, другие – что он задохнулся от дыма. При жизни Димитрия Гавриил выдавал себя только за правителя (Gubernator), по смерти же его завладел княжеской властью (principatus, Regiment), не будучи, однако, венчан, а только переменив имя Гавриил на Василий. У великого князя Иоанна [от Софии] была дочь [Елена], которую он выдал за Александра, великого князя литовского, впоследствии избранного королем польским. Литовцы надеялись, что этот брак усмирит тяжкую вражду [между тем и другим государем], но вышло так, что вражда от этого еще более усилилась. В брачном договоре было положено выстроить в определенном месте Виленской крепости храм по русскому обряду и дать в провожатые невесте известное число женщин и девиц одной с ней веры 120 . Так как с исполнением этого некоторое время медлили, то тесть воспользовался этим обстоятельством как поводом к войне с Александром и, составив три отряда, выступил против него. Первый отряд он направил к югу против Северской области, второй – на запад против Торопца (Toropecz) [и Белой (Biela)], третий поместил посредине против Дорогобужа (Drogobusch) и Смоленска. Кроме того, он сохранил часть войска в запасе, чтобы она могла скорее прийти на помощь тому отряду, против которого двинутся литовцы (НГ Так и случилось, когда литовское войско двинулось к Смоленску и далее к Дорогобужу). Когда оба войска подошли к некоей реке Ведроши (Wedrasch), то литовцы, бывшие под предводительством (НГ русского, герцога) Константина Острожского (Ostroskij) 121 , [окруженного огромным количеством вельмож и знати] разузнали от некоторых пленных о численности врагов [и их вождях (duces)] и возымели от этого крепкую надежду разбить врага. [Далее, так как] речка мешала столкновению [то с той и другой стороны стали искать переправы или брода]. Раньше всего на противоположный берег переправились несколько московитов, вызывая литовцев на бой. Те, нимало не оробев, оказывают сопротивление, преследуют их, обращают в бегство и прогоняют за речку. Вслед за этим оба войска вступают в бой [и завязывается ожесточенное сражение. Во время этого сражения, которое с обеих сторон велось с равным воодушевлением и силой], помещенное в засаде войско [о существовании которого знали (лишь) немногие из русских] ударило с фланга в середину врагов. Пораженные страхом литовцы разбегаются, их предводитель (imperator, oeberster Haubtman) с большей частью свиты попадает в плен, прочие же в страхе оставляют врагу лагерь и, сдавшись сами, сдают также крепости Дорогобуж, Торопец и Белую. То же войско, которое выступило к югу и над которым начальствовал (НГ крещеный) татарский царь в Казани (Casanus) Мухаммед Амин (Machmethemin) 122 , случайно захватывает [начальника – а по-тамошнему] воеводу (Waiwoda) города Брянска (Brensko) 123 и овладевает (самим) городом Брянском. Затем два (НГ князя) родных брата [а Василию – двоюродные (patrueles)], один по прозвищу Стародубский (Staradub), а другой – Шемячич, владевшие доброй частью Северской области [и повиновавшиеся прежде князьям Литвы] 124 , отдают себя под власть московита. Таким образом, одним сражением и за один год московит достиг того, чего великий князь литовский Витольд (Witoldus) 125 добивался в течение многих лет и с превеликими усилиями. С упомянутыми литовскими пленными московит обошелся весьма жестоко, содержа их в самых тяжелых оковах, а с герцогом Константином повел переговоры, чтобы тот оставил (своего) природного господина и поступил на службу к нему. Так как у того не было иной надежды на освобождение, то он принял условие и был освобожден, связав себя самой страшной клятвой. Хотя ему затем были выделены соответственные его достоинству поместья и владения, однако его не удалось ни умилостивить, ни удержать ими, и при первом удобном случае он через непроходимые леса вернулся домой. Александр, король польский и великий князь литовский, всегда находивший более удовольствия в мире, чем в войне, оставил все области и крепости, занятые московитом, и [довольствуясь освобождением своих] заключил с тестем мир 126 . Иоанн Васильевич был так удачлив, что победил новгородцев при реке Шелони (Scholona) и, заставив побежденных [на определенных условиях] признать себя их господином [и государем], повелел им выплатить большую сумму денег; удалился он оттуда не раньше, чем поставил там своего наместника 127 . Наконец, по истечении семи лет он вернулся туда и, вступив в город при помощи архиепископа Феофила, обратил жителей в самое жалкое (НГ вечное) рабство. Он захватил золото и серебро, отнял даже все имущество граждан, так что вывез оттуда свыше трехсот полностью нагруженных телег (НГ впрочем, небольших – по две маленьких лошади в упряжке.) 128 . Сам он лично только раз присутствовал на войне, именно когда завоевывал [княжества] Новгородское и Тверское; в другое время он, как правило, никогда не бывал в сражениях и все же всегда одерживал победы, так что великий Стефан, знаменитый воевода Молдавии, часто поминал его на пирах, говоря, что тот, сидя дома и предаваясь сну, умножает свою державу, а сам он, ежедневно сражаясь, едва в состоянии защитить свои границы. Иоанн ставил также по своей воле царей в Казани, иногда брал их в плен, хотя под старость и потерпел от них весьма сильное поражение 129 . Он также впервые построил стены московской крепости, своей резиденции, каковые можно видеть доселе 130 . По отношению к женщинам он был до такой степени грозен, что если какая из них случайно попадалась ему на глаза, то при виде его только что не лишалась жизни. Для бедных, угнетенных более могущественными и ими обижаемых, доступ к нему был прегражден. Во время обедов он по большей части предавался такому пьянству, что его одолевал сон, причем все приглашенные меж тем сидели пораженные страхом и молчали. По пробуждении он обыкновенно протирал глаза и тогда только начинал шутить и проявлять веселость по отношению к гостям. Впрочем, как он ни был могуществен, а все же вынужден был повиноваться татарам. Когда прибывали татарские послы, он выходил к ним за город навстречу и стоя выслушивал их сидящих. Его гречанка-супруга так негодовала на это, что повторяла ежедневно, что вышла замуж за раба татар, а потому, чтобы оставить когда-нибудь этот рабский обычай, она уговорила мужа притворяться при прибытии татар больным. В крепости Москвы был дом, в котором жили татары, чтобы знать все, что делалось [в Москве]. Не будучи в состоянии вынести и это, жена Иоанна, назначив послов, отправила их с богатыми дарами к царице татар, моля ее уступить и подарить ей этот дом, так как-де она по указанию божественного видения собирается воздвигнуть на его месте храм; татарам же она обещала назначить другой дом. Царица согласилась на это, дом разрушили, а на его месте устроили храм. Изгнанные таким образом из крепости татары не смогли получить другого дома [ни при жизни княжеского семейства, ни даже по смерти их] 131 .