Андрей Макаревич – бессменный лидер легендарной группы «Машина Времени». Он считается одним из столпов русского рока, а также является поэтом, продюсером, телеведущим, бардом, писателем и актером.

Итак, перед вами биография Андрея Макаревича .

Биография Макаревича

Андрей Вадимович Макаревич родился 11 декабря 1953 г. в . Его отец, Вадим Григорьевич, был участником .

Во время одного из боев против нацистского вермахта он потерял ногу. В связи с этим он больше года пролежал в госпитале, после чего был демобилизован.

После войны Вадим Григорьевич работал преподавателем в Московском архитектурном институте, где в 1993 г. стал профессором.

Мать Макаревича, Нина Марковна, доктор медицинских наук, а также профессор-микробиолог. Она является автором научных работ, касающихся исследования нетуберкулезных микобактерий.

Детство и юность

Все детство Андрей Макаревич прожил в коммунальной квартире. Он был очень любознательным и подвижным ребенком.

Одно время он мечтал стать водолазом, палеонтологом и зоологом. В зрелые годы ему удалось поработать во всех этих сферах.

Юный Макаревич

Так как родители хотели, чтобы их сын стал музыкантом, они отправили его в музыкальную школу, а по вечерам занимались с ним игрой на фортепиано.

Однако классическая музыка не доставляла ему удовольствия, в результате чего Андрей бросил учебу.

Больше всего молодому Макаревичу нравилась бардовская музыка, которая в то время набирала популярность. Юноша был восторге от творчества и .

Именно благодаря этим артистам он захотел научиться играть на гитаре. Освоив несколько аккордов, 12-летний Макаревич начал сочинять свои первые песни.

В скором времени он услышал песни «The Beatles», которые были совсем не похожи на эстрадные композиции. Творчество британской группы настолько сильно впечатлило Макаревича, что он решил посвятить свою жизнь музыке.

Еще в школе в 1968 году Андрей создал группу «The Kids», которая оказалась первой в его биографии. После уроков он вместе с товарищами сразу же уходил на репетиции.

«Машина времени»

В 1969 году коллектив был переименован в «Машину времени», которая в будущем станет чуть ли не самой популярной в Советском Союзе. Автором подавляющего большинства песен группы «Машина времени» является сам Макаревич.

Окончив школу, Андрей решил поступить в Московский архитектурный институт. Однако окончить его он так и не смог, и был отчислен на четвертом курсе.

Причиной этому была рок-музыка, которой Макаревич уделял слишком много времени, и частые прогулы занятий.

В 1975 г. Андрей восстановился в институте на вечернем отделении, и в конце обучения получил диплом художника-графика и архитектора.

Музыкальная карьера

В 1975 г. в биографии Макаревича произошло знаковое событие. Его с группой пригласили на телепередачу «Музыкальный киоск», которой так и не суждено было выйти в эфир.

Через год музыканты стали победителями музыкального фестиваля в Эстонии. Там им удалось познакомиться с уже знаменитым Борисом Гребенщиковым, который в будущем будет им неоднократно оказывать поддержку.

В 1980 г. группа подписала контракт с Росконцертом. Это было сделано для того, чтобы «Машина времени» стала легальной и могла полноценно гастролировать по стране.

Тем временем песни Макаревича становились все более популярными и востребованными, и уже вскоре их пели во всех дворах огромной страны.

В 80-х годах Макаревич вместе с участниками коллектива снялся в фильмах «Душа» (1982) и «Начни сначала» (1986). Параллельно с этим были записаны несколько пластинок «Машины времени», а также сольные альбомы Макаревича.

В 90-е годы он неоднократно исполнял песни в дуэтах с разными музыкантами, а также занимался продюсированием русского исполнителя Юза Алешковского.

В 1993 г. Макаревич начал вести кулинарное шоу «Смак», которое сразу же получило огромную популярность.

Телезрителям нравилась передача, поскольку ее вел Андрей Макаревич, приглашавший к себе на кухню известных личностей, вместе с которыми потом готовил различные блюда.

Интересно, что этот проект просуществовал 12 лет, после чего ведущим «Смака» стал Иван Ургант.

За свою биографию Макаревич написал около 30 книг, посвященных разным темам. Интересен факт, что в одной из них он серьезно критиковал поп-группу «Ласковый май».

Песни Макаревича перепевали многие известные рок-группы: «Сплин», «Агата Кристи», «Аквариум», «Михей», «Ундервуд», «Ляпис Трубецкой» и др.

Политическая деятельность Макаревича

В 1967 г. Андрей Вадимович вступил в комсомол, в котором состоял более десяти лет. В своих интервью он неоднократно заявлял о том, что относился к этой организации крайне негативно, и находился в ней для формальности.

В творчестве Макаревича можно найти немало песен, имеющих политическую подоплеку, например: «Марионетки», «Поворот», «Ветер надежды», «Барьер» и другие.

Интересен факт, что после лидер «Машины времени» активно поддерживал , баллотировавшегося на пост главы государства.

После этого Макаревич агитировал за и . При этом стоит заметить, что он поддерживал данных кандидатов не из-за выгоды, а потому что разделял их взгляды в отношении развития России.

В 2011 г. Андрей Макаревич выступил с жесткой критикой действующей власти, обвиняя ее в коррупции и продажности судебной системы. Именно тогда он начал поддерживать действия оппозиционера Михаила Ходорковского.

Когда в 2014 г. Российская Федерация присоединила к себе Крым, Макаревич публично осудил действия Кремля, в жесткой форме критикуя действия Владимира Путина.

В связи с этим у него начались серьезные проблемы в России. По указу президента он был исключен из Совета по культуре.

Кроме этого в ряде российских городов Макаревичу было отказано выступать с концертами.

Из-за его позиции по поводу присоединения Крыма, многие граждане называли его предателем.

Личная жизнь Макаревича

Первой супругой в биографии Макаревича была Елена Фесуненко, на которой он женился в 1976 г. Однако этот брак распался уже через 3 года.

Следующей женой артиста стала врач-косметолог Алла Голубкина. Интересен факт, что до этого она была супругой одного из музыкантов «Машины времени».

Через год у них родился мальчик Иван. Но этот брак просуществовал еще меньше предыдущего. Стоит отметить, что Иван тоже начал интересоваться музыкой и сниматься в фильмах.

С 1998 г. по 2000 г. Андрей Макаревич жил с журналисткой Анной Рождественской, от которой у него родилась дочь Анна.

В 2003 г. артист в 3-й раз женился на гримере Наталье Голубь, вместе с которой прожил 7 лет.

Также у Андрея Макаревича есть внебрачная дочь Дана (1975), проживающая сегодня в США. Они поддерживают хорошие отношения и периодически встречаются.

Андрей Макаревич сегодня

Андрей Макаревич, давно уже ставший легендой, продолжает выступать с «Машиной времени» и давать сольные концерты. Когда-то он был совладельцем клуба-ресторана «Андреевский смак», но вскоре оставил этот бизнес.

Сегодня он является одним из владельцев стоматологической клиники «Dental Art».

Макаревич увлекается дайвингом, бильярдом, археологией и подводной ловлей. Он коллекционирует разные народные музыкальные инструменты и часы марки «Оmega».

Андрей Макаревич уделяет большое внимание бездомным и входит в состав попечительского совета Благотворительного фонда защиты животных «БИМ».

Периодически он участвует в благотворительных концертах и по-прежнему нередко появляется на телевидении.

Если вам понравилась биография Макаревича – поделитесь ею в социальных сетях. Если же вам нравятся биографии великих людей вообще, и в частности – подписывайтесь на сайт . С нами всегда интересно!

Понравился пост? Нажми любую кнопку.

Он и художник, и поэт. А ещё - дайвер, кулинар, музыкант, писатель. Един во многих лицах.

Беседовал Дмитрий Тульчинский

Чтобы расспросить Андрея Макаревича обо всём, недели не хватит. Да и смысла особого нет - всё, что хотел, он уже сказал в своих многочисленных книгах. Недавно подоспела книга о музыке, «В начале был звук» называется. И всё же мы рискнули объять необъятное и задали Макаревичу вопросы, на которые у него нет заготовленных ответов.

О музыке и о плагиате

- Какие звуки вас раздражают?
- Вилкой по стеклу. А ещё в детском саду воспитательница Жанна Андреевна мне под шапку повязывала косыночку и длинными ногтями скребла по шёлку. До сих пор мурашки по спине.

- Сколько у вас музыкальных инструментов?
- Думаю, что гитар у меня около двадцати, и все я использую. А есть ещё инструменты, которые собираю. Я очень люблю этнические ударные инструменты, поэтому у меня большая коллекция бубнов, барабанов со всех стран мира. Ну и кое-какие струнные - из Камбоджи, Китая...

- Какую музыку вы можете слушать часами напролёт?
- Хороший джаз. Спокойный, позитивный - меня восхищает, его могу слушать сколько угодно. Бразильскую музыку могу слушать часами напролет, индийскую. Потому что она очень безмятежная, не грузит. Симфоническую музыку люблю, но не могу её слушать фоном... Хотя Шопена могу поставить и рисовать под него.

- У вас когда-нибудь случался неосознанный плагиат?
- Ежесекундно в мире пишется несколько песен. А нот по-прежнему всего семь. Поэтому при большом желании к любой песне, написанной за последние годы, можно найти какие-то аналоги. И это не значит, что кто-то сознательно у кого-то «свистнул». Могу даже привести пример. Скажем, песня «Барьер» («Ты шёл, как бык на красный свет») была написана за несколько лет до песни You Are In the Army Now...

- Получается, «Статус Кво» «свистнул» у вас песенку?
- Никто ни у кого - просто так получилось.

- Была ли песня, о которой пожалели, что не вы автор?
- Я устроен таким образом, что сослагательное наклонение - вообще не моё. Что было бы, да кабы - у меня не работает в этом смысле голова. Я только радуюсь, если слышу хорошую музыку.

- Вам заказывали песни поп-исполнители?
- Нет, они знают, что я работаю сам на себя. Мне заказывали песни для спектаклей, для фильмов - это другое немножко.

- Вы когда-нибудь пели под фонограмму?
- На концертах - никогда. Несколько раз на телевизионных съёмках. Крайне противно было. Просто ужасно.

- С кем из «легенд прошлого» вам хотелось бы спеть дуэтом?
- Поскольку я не считаю себя вокалистом, такие мысли не посещают меня. Представьте себе, если бы я оказался на одной сцене с Рэем Чарльзом. Неужели вы думаете, что у меня хватит совести после него открыть рот?

О сцене и о закулисье

- Какое условие в вашем райдере чаще всего не выполняется ?
- Вы знаете, последние годы всё выполняется. Слава Богу, у нас очень хороший директор, и все организаторы концертов знают, что он строго следит за тем, чтобы всё было в порядке, всё проверяя заранее. К тому же у нас в райдере нет ничего трудновыполнимого. Самое сложное связано с аппаратурой. Всё должно железно соответствовать тому, что нам необходимо, - экран, свет, звук. А остальное меня мало волнует.

- Можете развернуться и уйти, если что-то не устраивает?
- Могу сказать, что год назад мы очень хотели поехать в Ереван. Нас там очень ждут, я это знаю. Но вынуждены были отменить поездку, потому что организаторы не справились с райдером по аппаратуре. А поскольку мы работаем исключительно живьём, по-другому просто выступать не можем, - то и не поехали.

- Был случай за последние 20 лет, когда вас не узнавали?
- Было пару раз, но чаще всего это происходит с вахтёрами. Человек с ружьем не должен никого узнавать.

- Вас это удивило?
- Ну, вообще, когда все и всегда узнают, - да, немножко удивляет уже, конечно.

- Самое экстравагантное место, где поставили автограф?
- Мы как-то сильно выпили с американскими солдатами на Окинаве. Там много военных баз, а мы прикинулись тайными агентами, выбирающими место для базы советских войск. Американцы восприняли это с невероятной радостью и воодушевлением: ура, мы будем соседями, может, наконец, и в НАТО вы вступите. Мы с ними надрались как кролики. И под утро я у них на спинах расписывался. Пожалуй, это.

- Ваш стандартный ответ на просьбу поклонника: «Андрюх, пойдём выпьем?»
- «Извините, я занят».

- Очень интеллигентно. Что-то резкое не хочется сказать в ответ?
- Хочется. Но зачем?

- Какая фраза может вывести из себя?
- Когда незнакомый человек называет тебя Андрюхой и «на ты».

- Каким комплиментом вас можно смутить?
- Даже не представляю себе. Я знаю цену всем комплиментам, поэтому реагирую соответствующе.

- Самый нелепый слух, который вы про себя слышали?
- Я вообще их не коллекционирую. Не могу вспомнить.

- Самый необдуманный поступок в вашей жизни?
- В молодые годы, когда периодически влюблялся, я совершал довольно много необдуманных поступков. Мог вскочить в самолёт и полететь к девушке в другой город. Не зная при этом ни адреса её, ни телефона. Поступок достаточно идиотский.

О внешности и о суевериях

- Когда в последний раз вы пользовались метро?
- Думаю, лет 20 назад... Нет! Два года назад была какая-то жуткая пробка, я опаздывал в жюри КВН, бросил машину - слава Богу, с водителем. Спустился в метро и за десять минут доехал. Поразительно, что как раз в метро меня практически никто не узнал. Наверное, людям просто в голову не приходило. Кроме одного моего знакомого, который подошёл ко мне, как будто мы каждый день в метро встречаемся: «Привет. Давно хотел у тебя спросить, всё дозвониться никак не мог». Вот это было очень смешно.

- За рулём вы не ругаетесь матом?
- На кого? Да нет, это не продуктивно. Зачем же в пространство, в пустоту кричать?

- Есть привычка, от которой хотелось бы избавиться?
- Привычка? Пожалуй, нет. Хотелось бы поменьше жрать. Может быть, поменьше выпивать. Хотя одно с другим связано. Хотелось бы отучиться психовать по пустякам. Но это у меня, видимо, врождённое, причём, чем ничтожнее повод, тем больше псих.

- Что не устраивает в собственной внешности?
- Я прекрасно знаю все свои плюсы и минусы. И другой внешности у меня не будет. Конечно, я могу поднатужиться и сбросить пару килограммов, но это не принципиально изменит мою внешность. Шея, скажем, у меня длиннее всё равно не станет.

- Вот вы и ответили на вопрос. Но об этом, наверное, чаще думаешь лет в 20.
- Тогда я очень переживал, что у меня волосы кучерявые, а не гладкие. Потому что очень хотелось быть «битлом». Время прошло, и они стали гладкими. Но теперь мне это абсолютно безразлично.

- Вы суеверный человек?
- Нет. Были какие-то свои детские приметы. Очень индивидуальные, поэтому очень секретные. Но это всё в прошлом.

- Вы подаёте нищим?
- Иногда. Не могу объяснить, от чего это зависит. Но к профессиональным нищим у меня негативное отношение.

- А вы их распознаёте сразу?
- Почти всегда.

- Есть предложение, от которого вы не в силах отказаться?
- Теоретически, наверное, можно такое придумать. Но сейчас мне в голову ничего не приходит.

- Вам предлагали вступить в партию?
- Слава Богу, уже очень давно не предлагают.

- Если «давно не предлагают», значит предлагали. В компартию?
- Не-е-ет. Это даже им в голову не приходило. Предлагали вступить в «Наш дом - Россия» Черномырдина. Но я антипартийный человек. Терпеть не могу всё это, ещё с советских времен аллергия. На любые партии. А у нас какую партию ни делай, всё КПСС получается. И меня от этого рвёт.

О времени и о выпивке

- У вас есть недостижимая, недоступная мечта?
- Хотелось бы иметь больше свободного времени. Но пока с каждым годом получается ровно наоборот - его всё меньше и меньше.

- На что из насущного никак не можете найти времени?
- Я сейчас очень хорошо понимаю, что, если бы я больше уделял времени, скажем, занятию графикой, то, наверное, добился бы больших успехов. Если бы я больше занимался упражнениями на гитаре, то я на ней играл бы техничнее. Если бы я занялся вокалом с хорошим преподавателем, то, наверное, пел бы профессиональнее. Вот на всё это времени и не хватает. Всем этим я занимаюсь, но меньше, чем следовало бы. Или, например, я понимаю, что надо ходить в спортзал. При этом я понимаю: для того, чтобы правильно ходить в спортзал, надо больше не заниматься ничем. С утра пошёл в спортзал, потом поплавал, дальше на массаж, затем в баньку. А там, глядишь, и вечер.

- Когда вы можете позволить себе отключить мобильный?
- Теперь я стараюсь это делать чаще. Ещё год назад вообще не мог себе этого позволить, мне всё время казалось, что пропущу какой-то важный звонок. Пока, наконец, я не понял, что звонят мне люди, которым от меня чего-то надо. Ведь если мне что-то надо, я могу позвонить сам. Вот поэтому теперь всё чаще отключаю телефон. Я увидел просто, что на Западе нормальные люди, когда у них заканчивается рабочий день, выключают телефон и кладут его в портфель. А у нас в ресторанах сидят с тремя мобильниками на столе. Как идиоты.

- Какое у вас любимое место дома?
- У меня нет там любимого места. Когда я рисую - это мастерская. Когда что-то пишу - кабинет.

- Вы смотрите какой-нибудь сериал?
- Да вы что, с ума сошли!.. Последний сериал, который я смотрел, - «Ликвидация». Получил большое удовольствие, надо сказать. Но это всё-таки не типичный случай. Как-то так получилось, совпало с каким-то странным графиком, что мы были где-то на гастролях, и несколько серий мне удалось там посмотреть. А потом уже я купил диск, потому что хотел увидеть фильм целиком.

- Есть передача, которую вы не можете пропустить?
- Нет, конечно. Я вообще очень спокойно обхожусь без телевизора.

- Лучший способ релаксации?
- Подводная охота, наверное, всё-таки. Нырялка. Путешествия интересные.

- Как относитесь к русскому народному способу?
- Водки выпить? Нет, это не релаксация. Так, чуть больше начинаешь любить человечество на время, только и всего.

- Когда пьяный, вы - буйный?
- Я не бываю пьяным. Вообще никогда. То есть, наверное, лет в 18-19 нажирался пару раз и тяжело из этого выходил. Но я удар очень хорошо держу. Всегда остаюсь в нормальном сознании.

- В некотором обществе к этому относятся с подозрением.
- А вот мне насрать на это абсолютно. Пусть попробуют выпить больше меня.

О «Машине» и о любви

- Когда вас ставят в ряд с Галичем и Окуджавой, какие эмоции испытываете?
- Я вообще не считаю, что людей, из себя что-то представляющих, надо выставлять в какие-то ряды. То есть люди могут выставлять, но это их собачье дело. Я считаю, что каждый выдающийся человек - сам по себе. Галич - сам по себе, Окуджава - сам по себе, Высоцкий - сам по себе. Я - сам по себе. И не надо никого ни к кому подставлять.

- Но вы сами себя сейчас в этот ряд и поставили.
- Нет. Я могу перечислить ещё 20 фамилий: и Джон Леннон, и Алексей Толстой.

- Первый стих свой помните?
- Помню.

- Вы признавались в любви в стихах?
- Я и в прозе-то старался этого не делать. Всегда считал, что такие вещи и так чувствуются. Совсем не надо это вербализировать.

- Женам посвящали когда-нибудь стихи?
- Нет. По-моему, это достаточно банально. Это матросы своим возлюбленным стихи посвящают.

- Ваши дети слушают «Машину времени»?
- Ну, в меру. Слушают, но без остервенения. Но слушают все: старшая, младшая, сын. Нравится ли? Не задавал им такой вопрос.

- Сколько раз вы думали распустить группу?
- Я не думал распустить группу. Когда я подумаю об этом, закончится тем, что она будет распущена.

- Почему «Машина Времени» до сих пор не развалилась?
- Вот это для меня одна из самых больших загадок. Не знаю. Наверное, удачно люди подобрались.

- Но люди менялись...
- За последние 20 лет практически нет. А то, что было «в детстве», и группой назвать было трудно. Клуб по интересам.

- Группа будет отмечать 50-летие?
- Хочешь рассмешить Господа, расскажи ему о своих планах. Давайте доживем. Пока нам 41. Отмечать не будем - дурацкая цифра.

Ни о чём и обо всём

- Эта музыка будет вечной?
- Ничего не бывает вечным.

- Поэт в России больше, чем поэт?
- На каком-то отрезке жизни страны так бывало. Во всяком случае, дважды: на рубеже XIX-XX веков и в 60-е годы прошлого века.

- Художника обидеть легко?
- Человека вообще легко обидеть. Если он не дурак.

- Что делать и кто виноват?
- Это не ко мне. Это - к Чернышевскому и к Ленину.

- Есть ли жизнь на Марсе?
- Науке не известно. Но это интересно, кстати. Вот если меня что-то действительно безумно интересует, так это вопрос, найдут ли на моем веку жизнь на другой планете.

- Собака лучше человека?
- В чём-то - да. Она гораздо более искренняя...

Интервью и фотосессия были назначены в подмосковном доме Андрея Макаревича. Узнав, что в гости к музыканту собирается приехать его сын Иван, мы попросили их сняться для издания вместе. Мы знали, что Андрей Вадимович крайне пунктуален и не любит опозданий, поэтому, невзирая на вечные пробки, прибыли вовремя. Тут же во дворе дома показался Иван. «О-о-о! Ты изменил прическу! Вроде был крашеным!» — воскликнул Андрей Вадимович. «Волосы сбрил для нового фильма», — пояснил младший Макаревич.

— Андрей Вадимович, давайте с темы отцов и детей и начнем наш разговор. Насколько часто вы видитесь с Иваном?

— Несколько реже, чем хотелось бы, потому что он такой же занятой, как и я. Ваня снимается в кино, играет в театре, — вот, привез показать несколько экземпляров, — делает свою электронную музыку, в которой я мало что смыслю. Пару раз они выступали с ребятами у нас в клубе (Андрей является совладельцем джаз-клуба JAM Club. — Прим. «ТН»). Но эта полудиджейская история для меня, как для человека прошлого тысячелетия, загадка. Не понимаю, как можно создавать музыку в компьютерных программах, из нарезанных «кубиков». Тем не менее такая музыкальная культура существует во всем мире.

— Для меня воспитание заключается в том, чтобы показывать ребенку вещи, с которыми сам он вряд ли познакомится. С сыном Иваном. Фото: Михаил Королев

— Кроме музыки, на какие темы вы разговариваете со взрослым сыном? Есть ли те, которые никогда не поднимаете?

— Нет, мне трудно такое себе представить. Разговариваем обо всем, что интересно обоим. Если на экраны выходит новый фильм с Ванькиным участием, конечно же, смотрю, хотя телевизор не жалую. Извините меня, читатели «ТЕЛЕНЕДЕЛИ»… И если он потом позвонит и спросит: «Ну как тебе?» — отвечу откровенно, возможно, даже покритикую. Не знаю, насколько он во мне нуждается, но надеюсь, что примерно так же, как и я в нем. Мы созваниваемся, переписываемся. Не по сто раз в день, но и не раз в месяц.

— Надо ли выстраивать отношения со взрослыми детьми? Хотя бы ради того, чтобы не потеряться с ними в этом сумбурном мире…

— Я никогда ничего не выстраивал и не прилагал ни малейших усилий при общении со своими детьми. А по поводу того, чтобы не потеряться… Тогда их надо водить за собой на веревочке. Знаете, человек ощущает себя взрослым задолго до того, как окружающие, включая родителей, начинают его таковым считать. Я себя лет в пять чувствовал вполне здравомыслящим человеком. Прочитал 12 томов Жюля Верна прежде, чем поступил в 1-й класс. А бабушки и мама все еще обращались ко мне: «Ух ты, маленький…» Вот у отца никогда не было такого, он всегда со мной разговаривал как со взрослым. Мне было четыре года, когда он со мной рисовал, слушал пластинки Рахманинова, читал вслух «Облако в штанах» Маяковского. Бабушка удивлялась: «Вадим, что ты делаешь? Он же еще ничего не понимает!» — «Да все он прекрасно понимает», — отвечал ей мой папа. Откуда, вы думаете, я знаю на память огромное количество стихов Маяковского? Мне с отцом было очень интересно. Воспитание, мне кажется, заключается в том, чтобы показывать ребенку вещи, с которыми он без тебя вряд ли познакомится или познакомится позже, чем следует. Я глубоко убежден, что научить чему-то, привить вкус можно от двух до пяти лет. Дальше уже бесполезно. На мой взгляд, в том, что в итоге получится из человека, на 70 % «виноваты» гены, на 30 % — воспитание.

С родителями — Вадимом Григорьевичем и Ниной Марковной (1970-е). Фото: Из личного архива Андрея Макаревича

— Читала в вашей книге о том, как отец с вами, еще дошкольником, гулял в чудовищный мороз по Ленинграду, знакомил с архитектурой…

— Он взял меня с собой в командировку (отец Андрея, Вадим Григорьевич Макаревич, преподавал в Московском архитектурном институте. — Прим. «ТН»). Но кто знал, что такие морозы ударят? Я был тепло одет, поэтому запомнил безумную красотищу вокруг, а не то, что было холодно. Уже тогда, в начале 1960-х, центр Питера — Биржа, Генштаб, Зимний — был подсвечен красивыми желтыми огнями, а Москва в то время стояла абсолютно темная. Мы гуляли по городу, и папа рассказывал об архитекторах, о том, в каком стиле построены здания. А на стенах еще оставались надписи «Бомбоубежище».

— Все мы родом из детства. А какой была ваша мама, Нина Марковна?

— Моя мама — человек, который был рожден для беспокойства. Даже если не было повода беспокоиться, она все равно его находила. При этом она работала врачом в институте туберкулеза, писала диссертацию, соответственно, была очень занята. Но в остальное время она беспокоилась. И таскала меня по знакомым врачам, опасаясь, что я заболею чем-то страшным. Из-за этого я постоянно болел, потому что она все же ухитрялась выискивать болезни. И, чтобы мальчик рос здоровым, насильно меня кормила.

Я ненавидел еду, любовь к этой простой радости возникла уже в зрелом возрасте. В детстве я не мог представить, что от пищи можно получать удовольствие.

— В своих книгах вы часто вспоминаете родителей. Видно, что росли в крепкой и дружной семье, где все любили друг друга. Со своими детьми у вас похожие отношения?

— Я занимался с ними, конечно же, меньше, чем мои родители со мной.

Когда родился Ванька, моя жизнь состояла из репетиций, записей и гастролей. Но я ни о чем не жалею, я вел себя единственно возможным образом. И до сих пор живу в бешеном темпе, ничего не изменилось. Другое дело, что пытаюсь брать детей с собой, когда еду в интересные места. Например, полгода назад мы с Ваней и Аней отправились в путешествие в Майами. Сели

на здоровенный пароход, один из самых больших в мире, и поехали в круиз по островам — Ямайка, Карибы. Им все это было безумно любопытно, и я радовался, что они вместе, потому что такие встречи нечасто бывают.

Я всегда считал, что дети имеют право на собственное мнение, никогда ничего им не навязывал и старался не давить авторитетом. Так же поступали мои родители. Когда, проучившись в музыкальной школе года два с половиной, я, девятилетний, сказал родителям: «Все, не буду больше, не могу!», они не спорили, не заставляли ходить в ненавистное заведение. В дальнейшем я сам всего понемногу нахватался. И Ваню мы тоже не принуждали заниматься музыкой: не хочет — пожалуйста. А вот Аня музыкальную школу все же окончила, она очень прилично играет на фортепиано. Ей нравится заниматься, играть по нотам. Импровизировать, может, она не умеет, но классику играет хорошо. После окончания школы собирается поступать в медицинский. Хочет быть врачом: видимо, через поколение, от моей мамы передались ей определенные гены.

Думаю мои отношения с детьми точно такие же, какие были у моих родителей со мной и моей младшей сестрой Наташей. Просто обстоятельства жизни немного изменились. Мои дети росли на расстоянии от меня, а мы с родителями жили в коммуналке и были все время друг у друга на глазах. Две маленькие комнаты, пять человек: мама с папой, моя тетя Галя, моя бабушка Маня и я. До рождения Наташки мы жили в доме, где сейчас располагается собрание частных коллекций Музея Пушкина, в полукруглом флигелечке. Угловое окошко на первом этаже — наша спальня. Коммуналка была небольшая, в ней жили всего четыре семьи.

Помню наш двор, ящики с мороженым, которые таскали на ремне через плечо мороженщики. Фруктовое, за семь копеек, — гадость страшная! Привозили и газированную воду, там были два таких высоких стакана с сиропами и железный баллон, откуда качали газ. Школу свою отлично помню: она находилась недалеко, нужно было идти пешком через Большой Каменный мост, и со второго класса я ходил туда сам, без сопровождения.

С дочерьми Анной и Даной и сыном Иваном. Фото: Из личного архива Андрея Макаревича

— Как вам кажется, много хлопот вы доставляли родителям?

— Нет, пожалуй. Я настолько рано занялся музыкой, что, честно говоря, мне дела не было до того, хлопотно со мной или нет. Мать, конечно, переживала сильно, когда нас с ребятами начали гнобить власти в 1970-е годы, но все равно всегда была на нашей стороне. Она, разумеется, боялась, что меня выгонят из института, и меня таки выгнали. Я же был хиппи. Она говорила: «Окончи институт, а потом делай что хочешь». Но в целом они оба — и мама, и папа — очень меня поддерживали.

Помогли с деньгами, когда я решил купить крохотную кооперативную квартирку по соседству с родительской. Мама, понятное дело, присматривала, куда я ушел, с кем тусуюсь, кто пришел и что это за девицы сидят и скоро ли они уйдут. Отец просил об одном: чтобы я не нервировал маму. И из всех своих заграничных командировок (раз в два года он, как архитектор, ездил делать советский павильон куда-нибудь за границу) привозил необходимое для нашей группы. Все свои жалкие суточные, до копейки, тратил на струны, инструменты. Вместе с ним мы выпилили мою первую гитару, не имея ни малейшего представления о том, как это надо делать. Я не знал, например, что есть такое понятие, как мензура, то есть расстояние от порожка до конца грифа. И думал, это неважно. Впоследствии оказалось, что важно: иначе гитара играет в произвольных тональностях.

— В вашем доме столько разных старинных вещей! Те первые гитары сохранились?

— Что вы! Это сейчас есть где все это складывать. А вообще всю жизнь была теснота. К тому же для того, чтобы стать обладателем следующей гитары — лучшего качества, нужно было продать ту, которая есть, добавить денег и купить новую. Хорошие инструменты — это дорого. На них можно тратить деньги безгранично.

— Соответственно, надо было зарабатывать. Александр Кутиков вспоминал, что ему пришлось устроиться разнорабочим. Днем выполнял план на заводе, вечерами играл на закрытых концертах «Машины Времени».

— Его отправили на завод под угрозой статьи «За тунеядство». Я-то, слава Богу, учился в архитектурном, поэтому­ меня привлечь по статье не могли. А позже я работал в институте «Гипротеатр». Мы тогда уже были довольно знаменитые. Все, что зарабатывали на концертах, складывали в коробочку и, когда нам нужны были новые динамики или колонки, доставали накопленное.­

— Что собой представляли те подпольные концерты?

— Небольшие зальчики домов культуры, общежития… Нас приглашали, мы притаскивали с собой аппаратуру, сами все включали, играли, потом сами же все разбирали, вытаскивали на себе и везли на каком-нибудь пойманном на дороге рафике ко мне домой. А куда еще? Билетов как таковых не было, организаторы разрезали на части почтовые открытки и продавали их.

Потом мы начали репетировать в клубе «Энергетик». Сменили множество помещений, пока наконец в ­1979-м­ не попали в Росконцерт.

— Когда родился Ванька, моя жизнь состояла из репетиций, записей и гастролей. Но я ни о чем не жалею, я вел себя единственно возможным образом. Фото: Михаил Королев

— Росконцерт серьезно облегчал жизнь артистам. И «Машина Времени» стала первой рок-группой, которая оказалась в этой организации. Как вам, опальным музыкантам, это удалось?

— Сначала мы устроились в гастрольный Театр комедии, который находился при Росконцерте. Он был далеко не лучшим, мягко говоря. Но все же театр, пусть и плохой. Он много гастролировал, народ активно покупал билеты на спектакли, потому что на афише крупно писали: «Машина Времени», а мелко — «В спектакле «Виндзорские насмешницы» Шекспира», например. Мы сидели на заднем плане, тихонько и противно играли, чтобы не заглушать подвыпивших актеров. А потом в Росконцерте — организации коммерческой — поняли, что курица несет золотые яйца, надо отделить ее от театра. Время было пред­олимпийское, ветерком свободы повеяло. В общем, нас приняли на работу. Теперь милиция нас не вязала, а охраняла, что было очень важно. Мы сразу получили ставки как артисты и поехали по городам и весям нашей большой страны.

— Ставки в Росконцерте были приличные? На жизнь хватало?

— Денег было много. Мы получали двойную ставку за концерт во Дворце спорта, а играли два концерта в день, со сплошными аншлагами. Значит, на каждого выходило по 40 рублей в день. Это были бешеные деньги!

— То есть явно больше, чем давали подпольные концерты?

— Больше, к тому же подпольные концерты были нерегулярные и всегда сопряжены с опасностью. ОБХСС то и дело наведывался на наши выступления. Этих товарищей бесило, что они ничего не могут с нами сделать. Надо было доказать, что мы сами нелегально продаем билеты, а мы их в руках не держали. Устроителей же поймать тоже сложно: они продавали билеты только своим, а те — еще раз своим. Чужих на концертах вообще не было, мы практически знали в лицо всех — такой получался закрытый круг знакомых.

— Вы сказали, что, став артистами Росконцерта, сразу переместились на стадионы. Это уже были сольные концерты?

— Сольников в то время вообще ни у кого не было. Мы играли второе отделение. Поскольку других артистов тоже надо было кормить, на первом делали большую сборную программу: два юмориста, танец кукол, дрессированный медведь, акробаты — все как положено. Ансамбль танца «Сувенир» с нами ездил довольно долго, и в результате лучшая его часть перешла к нам в команду. В 1988 году мы поставили программу «Реки и мосты» с хореографией, балетом. Интересно поискать, может, в Интернете где-то съемки сохранились… Хотя свет тогда был плохой, все проходило в мистическом полумраке.

— Все наладилось, кроме того, что в Москве вашей команде было запрещено выступать…

— Верно, нам можно было играть везде, кроме столицы. Причем это сейчас артист приезжает на гастроли на день, а мы ехали на неделю, на две. Не скажу, что нас селили в каких-то чудовищных условиях, — нет, были нормальные по тем временам гостиницы. Другое дело, что после концерта мы возвращались ровно в тот момент, когда закрываются все буфеты, а жрать хотелось. За то, что в номере на плиточке ты приготовишь суп-письмо, могли и выселить.

— Суп, простите, что?

— Суп-письмо — это сухой суп в конвертике, куриный или говяжий. Все было очень весело, потому что мы были молодые, занимались любимым делом, публика нас обожала. Однажды в Питере после концерта поклонники подняли автобус с нами и пронесли несколько метров на руках. Сидеть внутри было страшновато.

— Но это что по сравнению с вызовами в Комитет государственной безопасности! Вы же находились под контролем КГБ много лет…

— Начиная с 1977 года за нами ходили представители всех органов внутренней секреции и постоянно вызывали на собеседование.

— Прямо на Лубянку?

— Нет, в основном это происходило в номерах гостиниц. В каждой гостинице были комнаты для так называемых собеседований.

— О чем говорили?

— О разном. Например, о том, что надо как-то определиться. Мне говорили примерно следующее: «У нашей власти есть враги — Сахаров, Галич. Мы их уважаем, но исключительно как врагов. Поэтому, Андрей, определитесь, кто вы. Если враг, поможем вам уехать. Если друг — пойте то, что у нас принято, а не то, что вы сочиняете». Приходилось отвечать, что, само собой, я не враг: объясните мне, что такого антисоветского в моих текстах, там же не написано «Долой советскую власть».

— Могли и жестче сказать: мол, Андрей, не валяйте дурака, вы понимаете, о чем речь…

— Видимо, среди тех людей тоже встречались симпатизирующие «Машине Времени». Один из них недавно принес мне на концерт интереснейший документ времен Росконцерта — «телегу» из Красноярска от какого-то идио­та из горкома партии про наш непотребный вид, волосы до плеч, джинсы и возмутительные слова песни «Синяя птица». После подобных жалоб собиралось руководство Росконцерта и сажало нас с воспитательной целью на репетиционный период. Мы говорим: «Ладно, посидим». Через месяц им всем жрать нечего. Спрашивают: «Работу над ошибками сделали?» Отвечаем: «Да, конечно». И играем то же самое. Мир с тех пор очень изменился.

— Мне многое непонятно в этом мире. Чем дольше живу, тем меньше что-то понимаю. Но я стараюсь об этом не думать. Я много чего знаю и умею, мне есть чем заниматься, не отвлекаясь на чепуху. Фото: Михаил Королев

— Страна узнавала ваши песни по первому аккорду, но самих членов группы на протяжении долгого периода никто не видел. Почему?

— Фотографию запрещали размещать на афишах. Да и афиш поначалу у нас не было. Я хотел напечатать красивые, как были в то время у вокально-инструментальных ансамблей, но мне в Росконцерте сказали: «Зачем вам афиши? На вас и так ходят».

В 1981 году, когда мы снялись в фильме Александра Стефановича «Душа»,­ начался бум. Невозможно было пройти по улице и двух шагов. Мне пришлось постричься почти наголо. С фильмом забавно получилось. Стефанович чрезвычайно ушлый человек по умению развести начальство, тогда равных ему просто не было. То, что нас в то время сняли в кино, я до сих пор считаю большим чудом. Мы были невероятно популяр­ны­ — вот Стефанович и сделал на нас ставку. Абсолютно коммерческий шаг. Когда наверху спохватились, было уже поздно: фильм готов к прокату, государственные деньги потрачены.

Все изменилось после 1987 года: появились­ разные музыкальные программы, в том числе «МузОбоз». До этого нас пускали на телевидение только на Новый год — например, спеть с «За тех, кто в море». Помню, мы тогда вышли в дурацких фраках, которые подобрали в последний момент. Приехали­ сниматься, как обычно, в майках и рваных джинсах. Но режиссер увидел и сказал, что в таком виде не пойдет, новогодняя программа ­как-никак. Нас отвели в кладовку, где чего только не было: костюмы мушкетеров, пиратов — в общем, ахинея полная. Нам было уже наплевать, что надевать, поскольку

было понятно: снимать в основном будут Ротару, а не нас. Так и получилось. А с перестройкой нам дали зеленый свет: пустили и в Москву, и даже за границу.

Не понимая, о чем речь, послали на фестиваль альтернативной музыки в Польшу. Нас там, конечно, закидали кочерыжками: настолько сильно мы выпали из формата. А буквально через две недели мы поехали в Японию на фестиваль «Live Aid-2», где играли Джеймс Браун, Джордж Дюк, Ронни Джеймс Дио и многие другие суперартисты. Это было такое потрясение для нас, что у меня от волнения в самолете голос пропал: ни петь,­ ни говорить не мог. Лечили японскими таблетками и горячим виски. Еле прохрюкал что-то на сцене.

Особого фурора мы не произвели, но встретили нас доброжелательно, мы познакомились с великими музыкантами, выпивали вместе, разговаривали, подарили им наши пластинки, они нам — свои. Шел 1988 год, всем им было страшно интересно увидеть живых людей из-за железного занавеса. А потом мы надолго уехали в Америку с большим гастрольным туром. Опыт получили бешеный. Если бы это случилось лет на двадцать раньше, мне даже трудно себе представить, насколько мы были бы другими в профессиональном плане.

— Вашей группе почти полвека, и за это время вы ни разу не распадались, хотя бы на короткое время. Неужели ни у кого из участников не было периода шатаний и сомнений?

— Если кто-то шел вразнос, вроде Пети Подгородецкого, то он быстро покидал команду.

Когда-то меня позвали в «Ленком», но я не пошел. Захаров ставил спектакли «Тиль», «Автоград-XXI», и в му­зыкальную группу нужен был гитарист. Но я каким-то боком чувствовал, что по отношению к «Машине Времени» это будет не очень правильно. Если бы всю группу туда позвали, сомнений и не было бы.

Саша Кутиков уходил два раза: первый — в Тульскую филармонию, затем — в группу «Високосное лето». Но вернулся.

Мы всегда понимали друг друга и одинаково относились к жизни и ко всему происходящему. Конечно, это большое человеческое счастье — встретить таких людей, как те, что играют со мной в «Машине…» долгие годы. Мы могли ругаться, когда делали новую песню, или спорить по поводу того, как ее сыграть, как сделать аранжировку. На личности наши споры никогда не переходили. Не знали, кстати, что у битлов было точно такое же правило, к которому мы сами пришли: пока любой член команды говорит, что ему не нравится песня, работа не закончена. А поскольку вкусы у всех разные, то ­бодались все. Еще одно негласное правило: никакие жены, девушки к нашей работе не допускаются. Вообще. Однажды, когда мы были совсем молодые, Кутиков привел красивую девочку на репетицию, и мы его ужасно высмеяли. Дело, которым мы занимались, казалось нам святым. Не хватало еще девок водить!

— Мой загородный дом небольшой, но мне достаточно. В мастерской, которая находится наверху, хватает места и для рисования, и для музицирования. Фото: Михаил Королев

— Битлы, как известно, не раз писали в неподходящих условиях: например, у плиты, когда жарилась яичница. Вы помните, как была написана песня «За тех, кто в море», без которой и сегодня не обходятся дружеские посиделки?

— Для меня долголетие этой песни — загадка. 1979 год. Ташкент. После двух концертов мы поужинали, выпили, я сидел у открытого окна, было очень жарко, кондиционеров в то время еще не было. И придумал строчку: «Я пью до дна за тех, кто в море». Понял, что все, песня готова, остается придумать куплет. Позвонил Кутикову. Он из соседнего номера пришел с бутылкой коньяка, и мы к утру ее написали. Спели дважды в открытое окно и пошли спать.

— Хиты чаще пишутся на трезвую голову или наоборот?

— Большей частью на трезвую, хотя «Три окна» я написал в такси по дороге домой, когда был уже хорошенький. Причем написал ее сразу начисто. Всегда с собой ношу блокнот с карандашом. И у кровати они тоже лежат. Иногда, бывает, ночью проснешься, в голове две строчки, думаешь: утром запишу. Нет, бесполезно, ничего не вспомнишь — ­надо записывать сразу. Песни сами решают, когда им появляться.

— Ваше личное эмоциональное состояние влияет на творчество? Больше песен пишется, когда на душе кошки скребут?

— Нет никакой связи. Недавно мы с «Машиной…» записали пластинку «Вы». Лет семь или восемь мы вообще ничего не выпускали, и вдруг мне в голову стали приходить новые песни в стилистике старой «Машины…», которую я очень люблю. До этого я несколько лет занимался джазом, записал ряд альбомов — и с «Креольским танго», и с «Идиш-джазом», мы

гастролировали по всему миру. «Машина…» существовала параллельно, мы давали концерты, но что-то новое не сочинялось. Ничего страшного в этом нет: значит, нужна была пауза. В конце концов, у нас около 500 песен!

— Андрей, как случилось, что вы, коренной москвич, выбрали жизнь за городом?

— За город я перебрался давно, первый дом купил почти 30 лет назад. Просто на Ленинском проспекте, где я до этого жил, у меня завелась сумасшедшая соседка, которая видела во мне классового врага и на любой звук тут же вызывала милицию. А мне и среди ночи может понадобиться проверить что-то в инструменте, или послушать что-то, или сыграть то, что пришло в голову. За городом я себя чувствую абсолютно свободным.

— Важен ли для вас размер дома? И что непременно должно в нем быть?

— Домик небольшой, но мне достаточно. Во-первых, нужна просторная мастерская для рисования. Помню, мой отец, когда мы жили в небольшой квартире на Комсомольском проспекте, рисовал в той же комнате, где я спал. Это был и кабинет, и спальня, и его мастерская. Он стелил четыре сырых листа на пол, а больше класть было некуда. Мне же гораздо проще: в мастерской, которая находится наверху, хватает места и для рисования, и для барабанов с усилителями, и для того, чтобы поиграть­ с ребятами.

Во-вторых, я люблю, когда приходят гости, поэтому нужен большой стол. Вот мы с вами за ним сидим. Здесь умещаются­ человек двенадцать.

Как видите, у меня еще есть сад, и он прекрасно плодоносит — им занималась моя бывшая жена Наташка, она вложила в него много сил и вкуса. С тех пор сад разросся. Когда въехали сюда — лет десять назад, — это было достаточно голое место. Оказывается, деревья растут быстрее, чем люди.

— Когда въехали сюда лет десять назад, это было голое место. Но теперь сад прекрасно плодоносит. Оказывается, деревья растут быстрее, чем люди. На заднем плане — часть корпуса субмарины, одно из напоминаний об увлечении подводным плаванием. Фото: Михаил Королев

— Какой-то рай в вашем доме!

— Я в раю ни разу не был, но здесь чувствую себя хорошо.

— За пределами дома тоже хорошо себя ощущаете?

— Мне многое непонятно в этом мире, и чем дольше живу, тем меньше что-то понимаю. Но я стараюсь об этом не думать. Я много чего знаю и умею, мне есть чем заниматься, не отвлекаясь на чепуху.

— Вы про те нападки, которым подвергаетесь всю жизнь? Читаете, что пишут о вас в Интернете?

— Жизнь такая короткая. Зачем я буду читать что-то неприятное и глупое? Мало ли кто там что говорит! Мир состоит из огромного количества очень разных людей. Наивно надеяться на то, что ты переубедишь их или чему-то научишь. Дай Бог им всем здоровья, пусть они живут так, как считают нужным, а я буду жить так, как люблю.

— Чем вы занимаетесь, когда не находитесь на гастролях и не пишете диск?

— Люблю подстрелить рыбину и приготовить ее, позвать друзей и устроить праздник.

— Выпить вина, послушать музыку…

— Конечно! Хотя нет, без всякой музыки. Музыка — это работа. Можем иногда поиграть на гитарах или на рояле и попеть что-то из старосоветского. 22 сентября устраиваем в театре «Градский Холл» «Концерт для своих». Там немного мест, так что, думаю, придут только свои. В сентябре также , почти все уже готовы. 25-30 больших досок, несущих живопись, скажем так. Я всю жизнь работал с бумагой, занимался графикой, а тут впервые попробовал себя в другом качестве.

— С чего вдруг?

— Не знаю. Я не задаю себе этих вопросов. Терпеть не могу самоанализа. Стало интересно, вот и все. За год я все написал. Дело в том, что когда я сажусь работать — я сажусь работать. Нельзя на полчасика подойти и порисовать. Мне надо, чтобы день-два никто не дергал, не звонил.

Год назад из Филадельфии прилетала моя старшая дочь Дана с мужем Крисом и его тремя детьми, которые считают Дану мамой. (Музыкант узнал о существовании Даны, когда девушка была уже взрослой, ее мать — поклонница Макаревича. — Прим. «ТН»). Дети оказались в России впервые, для них это было настоящее приключение. Тут я раскрылся как москвич. Возил их в парк культуры, на Арбат, показал всю старую Москву. Им очень понравилось. И мне было приятно провести с ними время.

И вот что я вам еще скажу: до сих пор звук электрогитары, включенной в усилитель Vox, оказывает на меня­ магическое воздействие. Шерсть на спине встает дыбом. Этого вполне достаточно, чтобы понять, тем ли я занимаюсь всю жизнь. Остальное — это разговоры.­

Образование: окончил МАРХИ

Семья: дочь — Дана (43 года), юрист; сын — Иван (29 лет), актер; дочь — Анна (15 лет), школьница

Карьера: с 1969 года — лидер группы «Машина Времени». С 2001 года — лидер «Оркестра креольского танго». Выпустил 11 сольных альбомов и 21 альбом в составе «Машины Времени». Автор около 500 песен. Автор 14 книг. С 1970 года занимается графикой в смешанной технике. Народный артист РФ

Дал большое интервью креативному редактору «Собеседника» поэту и писателю – о том, что происходит на Украине, о новой волне травли и ее параллелях с тем, что творилось вокруг «Машины времени» в восьмидесятые, и бесценном опыте шкуры «врага народа».

АНДРЕЙ МАКАРЕВИЧ: МОЯ ТРАВЛЯ - НЕ ЗАКАЗ ВЕРХОВ, А ПОЛИТИКА СРЕДНЕГО ЗВЕНА.

– Где ты перешел границу?

– Что значит «перешел»? Я что, пересекал ее? Мы въехали на Украину совершенно официально, на таможне под Белгородом. С обеих сторон – сплошные улыбки и просьбы сфотографироваться. Потом тридцать километров до Харькова, потом девяносто до Славянска и еще примерно тридцать до Святогорска. Так что в Славянске я был, хоть и очень недолго. Прошелся по центру, увидел, что его почти восстановили. Вот окраины – да, сильно разрушены. Никаких расправ там не происходит, ополченцы зря пугают всех, что украинцы зверствуют на отвоеванных территориях. Да никто и не верит, собственно. Скажу тебе честно: все это зарастет так, что не будет видно шва. И между украинцами, и между Украиной и Россией. У меня сейчас, кстати, работает парень из тех мест, он мне показывает фотографию: неразорвавшаяся ракета торчит около хаты. «Это украинская армия вас обстреливает?» – «Да нет, украинская армия у нас в селе стоит. Это от ополченцев прилетело, только вот откуда у них «Град»?» Но зла он, мне кажется, не держит. То есть это не такое зло, какое бывает при настоящей войне.

– А как, по-твоему, наши, которые там воюют, – они герои?

– Че Гевары эти? Нет, не герои. Люди с российскими паспортами приехали в чужую страну, подожгли ее, потом исчезают куда-то… Пусть даже там воюет ничтожный процент – пятнадцать тысяч из боеспособных четырехсот, – но они это начали. А я, если честно, сепаратизма не люблю – ни украинского, ни российского, ни татарского. Согласно карте 1918 года, Ростов и Краснодар – украинские города; если бы какой-нибудь реконструктор с украинским паспортом сегодня в Ростове или Краснодаре заговорил о том, что это исконно малороссийские территории, – он договорить бы успел?

– Думаю, не успел бы.

– И это, по-моему, правильно. Никогда еще дробление никого не сделало сильней – и вообще, знаешь, когда есть большая территория, то даже по физическим законам давление на ней перераспределяется и каждому в отдельности достается меньше. Чем больше страна, тем больше в ней воздуха. А раз мы против сепаратизма у себя – давайте и к другим его не экспортировать.

– Ты не сталкивался на Украине с ненавистью ко всему русскому?

– Во всяком случае, мне о ней никто не говорил, и уж подавно я не чувствовал ее на себе. Те же просьбы сфотографироваться, те же дети подбегают за автографом.

– У тебя есть догадки: почему именно ты? Смотри, ведь и в восьмидесятом под ударом оказалась именно «Машина»…

– В семидесятые, в восьмидесятые – все понятно: мы просто было популярней всех. Торчали над поверхностью. А уж потом… голубь гадит в одну точку, это его ноу-хау.

– Тем не менее, понимаешь, у меня такое чувство, что ты и в школе, и в молодости не знал травли. Такой был общий любимец. Как оно теперь чувствуется?

– Бесценный опыт, бесценный. Когда тебе тридцать лет подряд поют в уши, что ты наше всё, а потом ты сразу враг народа и певец для карателей – только за то, что тебе не понравилась аннексия и ты сказал об этом вслух, – это несколько отрезвляет. Как у Бродского, помнишь?

– Да, «Развивая Платона». «Это твой шанс увидать изнутри то, на что ты так долго глядел снаружи».

– Совершенно верно. «Запоминай же подробности».
Что касается опыта травли – ну почему же, он бывал, хоть и не в таком масштабе, конечно. Когда мы в семьдесят девятом пришли в Росконцерт – всё, предатели идеалов рок-н-ролла. Когда я стал вести «Смак» – то же самое, Макароныч, нас на пищу променял… Ничего не поделаешь, люди любят искать предателей, это их сплачивает. В предатели попадаешь даже за то, что меняешься и начинаешь петь не то, что вчера. Для тех, кто не движется с места, любое движение – предательство. Ну и нормально.

– Чем ты объясняешь такую безумную ненависть к Украине в российских верхах? Ну чего такого – этот Майдан? Ведь последствия его были бы для России ничтожны…

– Ничего себе ничтожны! Люди скинули власть – ты понимаешь, какой это прецедент? Я не говорю о том, что они начали делать после: тут глупостей хватало. Но, как говорится, …

– А чем объясняется шум вокруг гуманитарной колонны? Почему столько двусмысленностей, такое недоверие?

– А с колонной, кажется, дело столь же темное, как и с «Боингом». Почему там столько пустого места, в этих грузовиках? Да и вообще – после того, как в Донецк и Луганск из России приехало столько подозрительных людей и грузов, вполне естественно распространять подозрения даже на сахар. Даже если не имеется в виду ничего, кроме гуманитарной помощи.

– У тебя не начались пока неприятности с отменами концертов, запретами выступлений и все такое?

– Это будет видно осенью. В начале сентября, кстати, будет концерт в пользу тех же самых беженцев в Москве. Вот и посмотрим, отменят ли. Потом – большая поездка по Сибири. Вообще много всего запланировано, включая выступления в Германии и Франции…

– Ну, это-то вряд ли отменят.

– Разве только не выпустят отсюда.

– Сейчас широко обсуждается твой ответ Лимонову…

– Пусть обсуждается. Некоторые люди пишут, что не стоило опускаться. Я же, напротив, считаю, что не стоило утираться. Я как-то к этому не привык. Он большую часть своей нагло-лживой статейки – все с теми же штампами про карателей – посвятил моей андропаузе. Я просто предлагаю ему убедиться, что никакой андропаузы нет. Ну в самом деле, охамел человек.

– Он уже сказал, что до полемики опускаться не будет, потому что воспарил. Воспарил, видимо, до Габрелянова. Но почему прочие деятели культуры молчат и ничего не скажут в твою защиту?

– Почему, они говорят – Юра Шевчук, Лия Ахеджакова, многие другие. Но ведь печатают не тех, кто говорит в защиту. Они обзванивают некоторое количество людей, а публикуют тех, чье мнение совпадает с… Вот не знаю, называть ли это политикой партии. С одной стороны, на предложение лишить меня наград неожиданно резко отреагировал Мединский. С другой – я не думаю вообще, что все это – заказ верхов. Это политика среднего звена, старающегося услужить и забегающего впереди дрезины.
«Телевизор сегодня смотрят, как фрик-шоу»

– Не думаю. Осенью она схлынет. Я не стал бы все-таки утверждать, что она проникает в народ так уж глубоко. Поверь мне, это на поверхности – как ржавчина. Большинство сохраняют…

– …пофигистический нейтралитет.

– Ничего подобного. Большинство сохраняют здравый смысл, как оно всегда и бывает в России. Даже советская пропаганда не затрагивала глубин – всем было все понятно. А уж сейчас… телевизор вообще смотрят, как фрик-шоу. По крайней мере большинство. И ко мне каждый день подходят на улицах все больше людей – держитесь, мы с вами и все такое.

– Они говорят это тихо.

– Но часто.

– Ты не ожидаешь больших социальных катаклизмов? Из-за цен и все такое?

– Не дай бог. И вообще, я исповедую практическую магию: то, о чем много говорят, случается. Если сейчас начать много говорить о катаклизмах, они будут, а после них всегда хуже. Всегда, это проверено. Давайте все предсказывать погромы – и накликаем погромы.

– Ты написал новые вещи с учетом этого… нового опыта?

– А вот это – нет. То есть им на короткое время удалось добиться, что я не писал нового. Это потому, что, когда пишешь, надо не то чтобы хорошо к себе относиться… хотя и это тоже… но не тратить нервную энергию на сопротивление всякой мерзости. Когда пишешь, эта энергия нужна тебе вся.

– Напоследок еще один не очень приличный вопрос. Ты хоть раз надевал эти награды? Государственные?

– Все сразу? Да. Ярмольник решил правильно, по-советски отметить Первомай. С салатом «Оливье», с просмотром телевизора. И каждый должен был стилистически соответствовать. Я подумал: а чем я буду соответствовать-то? И решил: надену все награды. У меня есть медаль «Защитнику свободной России» – за 1991 год. Есть церковный орден. Есть орден Почета – Ельцин тогда всю «Машину» наградил. Есть «За заслуги перед Отечеством». Несколько юбилейных медалек. Значок народного артиста. В общем, когда я все это нацепил, получилось довольно внушительно. Но только за столом у Ярмольника – другого случая не представилось.

Андрей Макаревич — Дмитрий Быков

Рок-музыкант, лидер группы «Машина времени» Андрей Макаревич рассказал в интервью Deutsche Welle о том, почему у группы возникают проблемы с проведением концертов и о работе над новым альбомом, который должен выйти в мае.

Deutsche Welle: 7 марта вы сыграли в зале Ленинградской филармонии в Санкт-Петербурге, и, по вашим словам, концерт прошел «с большим успехом при полном зале и без всяких эксцессов». На 7 апреля у группы был запланирован концерт в петербургском «Дворце культуры имени Ленсовета», однако дирекция ДК якобы в связи с угрозами неизвестных сорвать концерт отказалась его проводить. Вы как это оцениваете?

Андрей Макаревич: Я это оцениваю как полнейший бред, я не очень верю в какие-то угрозы и мне их действия непонятны. Я совершенно точно знаю, что сверху никаких указаний на этот счет не поступало — это какие-то маленькие местные шишечки очень хотят бежать впереди паровоза.

— Вы уже нашли другую площадку?

— Я не должен заниматься поисками площадок, я — музыкант. Есть администрация, есть принимающая сторона, есть наш директор — вот они этим занимаются. По-моему, пока не нашли, но это не очень просто вот так сходу взять и найти площадку, которая и подходит по размеру, и свободна в этот день. Обычно такие вещи делаются за полгода, если не раньше, а тут у нас меньше месяца.

— Это уже далеко не первый случай отмены ваших концертов. Ранее в одном из интервью вы говорили, что с концертами в столице все в порядке, проблемы неожиданно стали возникать в других российских городах. А при советской власти, по вашим словам, было ровно наоборот. С чем вы связываете сегодняшние отказы?

— С какой-то дремучестью на местах, с каким-то излишним страхом, как бы чего не вышло, «а вот можно или нельзя, а мы не знаем». В Москве знают, что можно, а туда это еще не докатилось — страна, знаете, большая, дороги плохие. Рано или поздно это докатится, и я надеюсь, что проблем с отменами концертов тогда не будет.

Контекст

Андрей Макаревич: я существую, как и существовал

Русская служба BBC 11.12.2015

Макаревич в поисках бандеровцев

24 Телеканал Новин 13.11.2015

Макаревич: Не люблю, когда из меня делают политического деятеля

Yle 03.10.2015

Макаревич: Словно завтра - на войну

Delfi.lt 15.07.2015 — По вашим словам, у вас нет ощущения, что в ближайшее время ситуация в России улучшится. Как вам удается сохранять желание работать в такой атмосфере?

— Во-первых, это далеко не везде происходит, я с гастролей не вылезаю. Во-вторых, мне вообще нравится то, чем я занимаюсь, и если я буду на каждого дурака реагировать, то жить будет гораздо труднее, я предпочитаю концентрироваться на работе.

— Недавно стало известно, что «Машина времени» работает над новым альбомом, который будет состоять из десяти песен. Каким он получается?

— Очень трудно рассказывать о музыке, тем более о той музыке, которая пока еще только записывается. Я думаю, что к маю мы эту работу завершим, и у вас будет возможность ее услышать. Мы делаем так, чтобы понравилось нам самим, он будет в стиле «Машины времени» — все, что могу сказать. Год назад мы уже вывешивали три песни, которые войдут в этот альбом, они сработали как синглы.

— Перед интервью ваш пресс-секретарь предупредил, что вы едва ли будете говорить о политике, хотя вы регулярно высказывались на политические темы, в частности, о запрете усыновления российских детей гражданами США, об аннексии Крыма, о деле Савченко. С чем связано ваше желание меньше говорить о политике?

— Не буду говорить, мне это глубоко неинтересно, я сказал все, что хотел и с тех пор мало что изменилось. Я стараюсь не переживать по поводу событий, которые от меня напрямую не зависят, есть ощущение, что, скажем, война в Сирии от меня не зависит никак.

— То есть деятели искусства сейчас едва ли могли бы повлиять на ситуацию в России?

— А когда они вообще могли повлиять на ситуацию? Я что-то не очень помню таких примеров в нашей стране. Я свое отношение к жизни и к происходящему регулярно выражаю в своих песнях, и новый альбом тоже не будет исключением. Я очень не хочу становиться общественно-политическим деятелем, тем более, когда я вижу, как меня в это хотят втянуть. В любой из песен будет мое отношение к тому, что происходит. Вообще я пишу песню, когда у меня возникает потребность что-то рассказать о моих ощущениях относительно происходящего. Я пока на пустых залах не играл, принимают нас хорошо, поэтому я вижу, что это интересно не только нам одним.

— Ваши залы становятся меньше?

— Нет, не становятся. Если я играю какую-то джазовую программу, то она заранее предполагает более камерную аудиторию, не потому что на нее собралось прийти меньше людей, просто это специфика жанра. Это совершенно разные вещи, разная музыка и разные состояния и ощущения, я люблю и то, и другое: если это огромная аудитория, то энергетически это более сильная вещь, площадная, ты тратишь гораздо больше энергии, но ты больше и получаешь от аудитории. Если это камерная история, то ты видишь каждого человека, который пришел тебя послушать, и ты чувствуешь реакцию каждого отдельного человека.

— При каких обстоятельствах вы могли бы сказать, что больше не готовы жить и работать в России?

— Я совершенно не хочу об этом думать и вообще решаю проблемы по мере их поступления, пока такие мысли мне в голову не приходят. Я надеюсь, что такие обстоятельства не возникнут.